За гранью возможного

– Очень хорошо! Просто замечательно! Главное, что я уяснил, это то, что по научной и технологической частям доклада у публики вопросов не возникло. А финансы… Финансы в этом деле самой простое из представленного. Вы только намекните правительству ОАЭ или ещё лучше России, что избавите их от нефтешламов, они вам не только деньги дадут, но и орденом наградят. А Вы лично мне премию за это выпишите. Типа – за идею.

– Пал Палыч. А ведь этот пострел прав. Его проблему и впрямь можно решить. Ну и что, что сложно. Пусть всё в новинку, но ведь и без этого не бывает. Короче, Палыч, я Вас услышал… я Вас и впрямь освобождаю от этого молодого человека. Считай, что Вы его уже лишились.

– Если честно, то я рад за Мишку, пусть ему повезёт больше, чем другим. Но скажи ты мне, Михаил, какой такой янтарь ты в нефти усмотрел?

Хитро прищурив взгляд, проговорил Палыч, подумав, что тот приврал для красного словца.

– Пал Палыч, ведь ты сам мне говорил, что уголь, это бывшая нефть, а куда при этом девается остальное? Газ, выделяющийся после растворения, мы видим, его повсеместно качают из скважин. Его образуют водород и парафины после совместного испарения. Сероводород так же в угольных шахтах присутствует постоянно, сколько бед от него. Это тот же водород и та же сера, которая в нефти всегда присутствует. А куда деваются смолы, с которыми мы сегодня работаем? Так вот парафины и асфальтены улетучиваются с горячими газами, как я уже сказал, а янтарь к тому времени уже твердеет или, по крайней мере, густеет, позднее мы это точно узнаем. Поэтому вместе с газами он улетучиться не может. Но ведь в природе его огромные количества. Вывод – это не смола с хвойных корок. В таких количествах в одном месте древесной смолы не собрать. Значит, это наш случай. И янтарь образовался в итоге растворения нефти, а позднее тектоническое движение вытеснило его в воду и он поплыл, как бумажный кораблик прямо в океан, далее в песчаные берега морей. А иногда так и оставался в глубине, гораздо выше углей.

После этой финальной речи слово взял сам Земсков.

– Скажи ка мне, Михаил Дмитриевич, готов ли ты лично возглавить нашу вновь создаваемую лабораторию?

Мишка, до этого вопроса, был осмелевший и расхорохорившийся, словно молодой фазан, тут же вновь присмирел и онемел. Он и впрямь не знал, что можно в подобной ситуации ответить. Но всё решилось само собой.

Лабораторию оборудовали почти за год и Михаил Дмитриевич пропадал там с утра и до ночи. На этом месте так же работали почти все инженерные отделы ГФАК-техно, бригады субподрядчиков и в результате ударного труда начало испытания технологического оборудования планировалось со дня на день. Главный реактор должен был испытываться первым.

Михаил решил присутствовать при испытаниях лично. Поскольку он был начальником данного совместного с предприятием детища, то запретить ему этого никто не мог.

Вот и настал день испытаний. Михаил ходил перед смонтированным реактором, проверяя, всё ли там соответствует технологической схеме. Хотя до него здесь же всё проверяли его специалисты, но волнение молодого начальника не позволяло ему расслабиться и он ходил как заведённый меж будущих рабочих стендов, разглядывая каждую трубку, каждую заглушку, каждый вентиль. За последнее время наш герой заматерел и даже научился требовать от подчинённых непосредственного исполнения его распоряжений при различных рабочих ситуациях. Наконец настал момент, когда он должен подать команду – поехали. После которой в оборудование будет подано давление и в реакторе поднята температура. Вроде всё предусмотрели, чтобы сработать безопасно, но не всё можно предусмотреть из непредвиденного.

– Олег Олегович, начинайте. Сергей Валерьевич, включайте запись. Всем внимание.

– С какого давления начнём, Михаил Дмитриевич?

– Начинайте с тридцати процентов и поднимайте температуру до нормы, а давление повышайте порогово, по десять процентов за раз. Выдержка между порогами тридцать секунд.

Скомандовал Михаил и встал перед специальной стеклянной ширмой, отделяющей рабочий зал от операторской комнаты