– Просто я хотел бы вас в гости пригласить!
– Можно! – восклицаю я.
Мы заходим в «зеркальный дом» – и сразу упираемся в узкий лифт.
– Тесновато… но тут мало кто ездит, – поясняет он.
Мы взлетаем наверх – и выходим на крохотную площадку, устеленную бархатом. Всего две двери на ней.
– Тут еще, кроме меня, живет одна голливудская звезда. Но появляется крайне редко. Тогда забегает… за солью.
Дверь открывается прямо в зимний сад. Стеклянные стены, цветущие тропики. Далеко внизу – та церквушка.
– Прошу! – Мы усаживаемся в кресла. – Когда-то я строил наше Купчино. Потом приехал сюда. Вдруг оказалось, что наши технологии не так уж плохи. Но сначала было…
Он открывает огромный холодильник в углу и вынимает абсолютно нашу, российскую трехлитровую пузатую банку с какой-то прозрачной жидкостью.
Наливает полстакана, протягивает мне. Нюхаю.
– Так это же спирт «Рояль»! – восклицаю я.
До боли знакомо! Без него все бы мы засохли – когда у нас вдруг образовался алкогольный дефицит.
– Случайно с другом надумали, – поясняет он. – В Россию его гнать. И пошло!
– Да-а!
Восхищен. Говорю:
– Благодаря этому спирту наше отношение к Америке смягчилось. Теща отличную хреновуху делала! А жена – кофейный ликер, для изысканных вечеров. Появился «Рояль» вдруг у нас, как ясно солнышко – в пластмассовых бутылках, с красивой наклейкой, с коронами – и все мы сразу «роялистами» стали!
– Это мы с другом и придумали! – улыбается он. – Но в этот район я уж не на спирте въехал, – мягко улыбается он. – Тут другое котируется! Но привязанность осталась. Для себя. И для ближайших друзей!
Чокаемся.
– Польщен! А сюда на чем «въехал», если не секрет?
– …Гидроабразивная резка! Слыхал? Вода под высоким давлением, из узких сопел, с примесью режущего абразива… Ну типа песка. Еще в Купчино с другом разработали. Очень пригодились пожарные сопла с наших подводных лодок, которые тогда как раз списывали. Так совпало… В Линкольн-центре были? Еще нет? Там каменные узоры. Мои!
Голос хозяина доносится все более глухо. Временами слышу звонкое касание банки о края стакана. Банку просвечивает луч. Восход? Как рано тут у них! Стеклянные стены затуманиваются… Неужели от нашего дыхания? Поднимается солнце. Банка, стоящая на стеклянном столике, пронизана желтыми лучами, тоже запотевает, стекают капли. Сладкая нега плавно перетекает в сон. Но – короткий.
– Нам пора! – Голос хозяина.
– А сколько по-здешнему? – поднимаю голову.
– Шесть утра.
– Самое время! – Бодро встаю.
В запотевшей банке еще осталось. Непроизвольно тянусь.
– Ну если мы выйдем с ней – не поймут! – улыбается хозяин.
– Понял!
Выходим без нее. На солнечной лужайке прощаемся.
– Ну если будет время – заходите вечерком. Адрес знаете.
– Для счастья мне достаточно знать, что вы существуете.
Жмем руки.
– Ну я дальше быстро пойду. А вы отлично можете отдохнуть вот здесь! – показывает на холмик, заросший кустами.
– Спасибо.
И я засыпаю сладким, спокойным сном на травяном пригорке в самом центре Нью-Йорка. Я уже чувствую себя здесь как дома. Смутно в полусне вспоминаю, что как раз в Сентрал-парке и убивают, и расчленяют: но это как-нибудь в следующий раз…
Просыпаюсь от топота: толпы в майках и трусах мчатся по дорожкам. Просто не Сентрал-парк, а стадион какой-то! Пора и мне. Отлично отдохнувший, бодро поднимаюсь.
Выхожу на Бродвей. Хозяин мне вчера показал: «Верный путь! Дойдете по нему куда угодно!» «Хиляю по Броду», как в юные годы мечтал. По поперечным «стритам», выходящим к берегу, лупит солнце. Иду все быстрей: утро так действует. А вот эта небольшая площадь чего-то знакома… Так это же знаменитая Таймс-сквер, и в тот первый бурный вечер мы здесь, оказывается, были с орлятами: помню водопады рекламы! Сейчас – потоки рекламы «пересохли». Солнце вместо них… И вот эта улочка мне знакома… Сейчас выглядит скромно. Но ведь это же «печально знаменитая» Сорок вторая стрит, вместилище пороков! И здесь, выходит, я был. А то откуда же помню ее? Был, видимо, здесь с Генисом и Вайлем, до «отфутболивания» меня на автобусе. Оказывается, я здесь емко живу, уже покорил Нью-Йорк, только временно об этом забыл, и совершенно напрасно!
Я иду дальше и вдруг впервые чувствую, что не спешу. Может быть, даже схожу в музей, чтобы подчеркнуть свою полную самостоятельность… Где же тут он? А вот же он!.. И на ступенях музея вдруг вырубаюсь.
Спасение
Во сне я видел родные просторы – березки, поля, как и положено русскому человеку.
– Кэн я хелп ю? – вдруг прогремело как гром.