За грибами в Лондон

Но, как правильно говорит мне мудрый мой отец, в твоем возрасте единственная доступная форма отдыха – это перемена работы, одной на другую, хотя бы временно. Будет ли легче? Не очень уверен. Там я отвечаю за свою семью – и не могу ответить, а здесь я, человек, не имеющий ни одного еврейского корня, должен «ответить» за эту страну, дать в конце какой-то ответ. За этим нас сюда и прислали – людей в основном знаменитых, значимых, ценимых, весьма перегруженных: хватит ли сил души разобраться еще и в этом? А куда ты денешься, раз взялся? А как не взяться-то было, если жизнь дома уже за горло взяла? Единственный способ передохнуть – под другим, здешним, грузом проблем. Выдюжу ли?

А куда ты денешься-то? Ужо в гробу отдохнем!

Марк Зайчик, бывший ленинградец, вдохновитель и организатор этой поездки, уже пообещал мне, что после этой поездки пошлет меня в Сибирь, по еврейским общинам сибирских городов – рассказывать про Израиль.

Так что будь и к этому готов, человек без единого еврейского корня, но дружественно настроенный: рассказать про Израиль на берегах Байкала – и рассказать так, чтобы экономные еврейские общины не вздохнули горько о напрасно растраченных деньгах.

В автобусной полутьме я поглядывал на лица моих знаменитых спутников – лица, давно уже достойные того, чтобы их чеканили на медалях или барельефах: Аксенов… Битов… Улицкая. Дремлют, кажется, вполне умиротворенно. Похоже, налет бронзы, уже покрывший их, не пропускает тревог. Волнуюсь, похоже, только я. Им уже не надо самоутверждаться и что-то кому-то доказывать. Похоже, тут провалиться рискую только я. Как правильно говорил гениальный Станиславский: «Не надо стараться». Надо быть уверенным в том, что ты все сделаешь как надо. И желательно заранее знать, «как надо».

Впрочем, писатель, взлетая, каждый раз не уверен, что приземлится. И в этом волнении – вся прелесть, и для писателя, и для читателя. Уверенные полеты мало волнуют. Но и постоянно волноваться не хватает уже сил.

Впрочем, светлый и легкий дар Аксенова спасал всех уже не раз. Спасет и сейчас: уж его-то – точно.

Битов веско скажет о чем-то о своем – и никто не посмеет сделать ему замечания, даже если он скажет (или напишет) что-то совсем на другую тему.

Блистательный Толя Найман (сидит рядом со мной), поэт и романист, наверняка напишет блестяще.

Людмила Улицкая, наверное, поселит сюда героев очередного своего замечательного романа.

Про всех знаю – только не про себя. Что я расскажу сибирским евреям, когда Зайчик пошлет меня туда?

– Иерусалим! – торжественно произнесла Катя.

Но я увидел за окном лишь бензоколонку.

У геенны огненной

Зато утром! После завтрака мы собрались в холле. За полукруглым восточным окном был провал, бездна, гигантский овраг среди холмов.

– Вот это она и есть, геенна огненная, – сказала нам Катя. – Место, где в день Страшного суда восстанут все умершие!

Ну… Постоим на краю. Мы молча смотрели в бездну. Значит, и мы когда-то еще раз окажемся здесь? Когда? Когда все воскреснут! Но если должны восстать все жившие, никакого исключения ни для кого – значит, это должно произойти, когда умрет последний живущий, то есть никогда? – такая мысль меня мучила. Да, с такой склонностью колебать Великие Истины (унаследованной, кстати, от родного отца), наверное, не надо приезжать на Святую землю. Не видать мне Сибири. Не потяну!

Но все равно провал за окном впечатлял. Как рассказывала Катя, тут столько слоев могил, столько ушедших цивилизаций, что археологи теряются: сколько слоев пройти и на каком остановиться? Вон там – Катя показала – раскопали древний пантеон, стали расшифровывать надпись… Иезекииль! Ветхозаветный пророк. Существовал на самом деле!

Вот в это я верю. И понимаю, что именно такой и должна быть геенна огненная – древней и страшной!

– А вон на горе дворец Ирода. Он был не только царь-детоубийца, но и знаменитый строитель. А вот, – она показала в сторону длинного холма, – христианская колокольня, так называемая Славянская Свеча. По преданию, это место вознесения Христа.

Наша гостиница – «Гора Сиона» – стояла прямо над геенной огненной.

– Ну что? Поехали? – позвала Катя.

Наш автобус остановился у Стены Плача. И мы пошли к ней. Да, спокойным тут трудно остаться. Называешь ты себя верующим или неверующим, все равно у тебя в душе много неосуществленных надежд, горьких обид (за что так тебя наказывают?) – и, может быть, здесь наконец можно пожаловаться, посоветоваться, попросить? Чудес нам не надо, чудеса нужны слабым. Мы лишь об одном попросим: будь справедлив! А то все как-то смутно, обидно порой… Бормотание, похожее на гудение пчел, густело по мере приближения к Стене, сложенной из древних камней, с пучками темной травы, то ли живой, то ли мертвой. В щелях камней торчали и свернутые бумажки. Письма к Богу. Евреи, в ортодоксальных нарядах и в обычных одеждах, склонялись, бормоча молитвы. Столько человеческой надежды, страсти, любви!