Распорядительница яростно отнимает у меня жетон и кидает в щель рядом с дверкой. Дверка сама вверх пошла. Техника! Но рано я радовался.
– Уан? – почему-то орет на меня распорядительница. В смысле «один жетон»?
– Йес! – с достоинством произношу я. Да, «один». Чай, не лопатой деньги гребем.
Она хватает меня за волосы на затылке и пихает мою голову в окошечко, как учительница – нерадивого ученика. Я и есть нерадивый ученик. И вот я внутри этого «царства наслаждений»! Верней, моя голова. Напряженно всматриваюсь в сумрак, и вот – Она! Царица Тамара! На небольшом возвышении размером с сундук знойно извивается Она. Голая. Но настоящая страсть – лишь на лицах, всунутых в окошечки. Вытаращенные глаза. Но, может быть, это у них от удушья? Производят несколько странное, гнетущее впечатление – такое же, как, безусловно, и я.
Бац! Вдруг что-то сильно бьет мне по шее. «Воротца» опустились!
Задыхаясь, я выдергиваю голову – встрепанный, полузадушенный – полуобезглавленный, гневно таращусь на бандершу.
– Овертайм! – злобно хрипит она. В смысле «перебор».
А по-другому как-то тут нельзя «отбивать время»? Так она еще грозит кулаком! Мол, на несколько секунд позже выдернул башку, на несколько сотых цента перебрал наслаждений сверх положенного!
Ну? Второй тайм? Задумчиво вынимаю жетон.
– Уан?! – Она уже визжит. Мол, какой идиот тут заходит с «уаном»? Да. Не успею насладиться – как голову отсекут. Потратить свои, с таким трудом заработанные, на чужбине? Ну нет уж!.. Разве что мелочь? Нашариваю на второй жетон – в смысле, на третий.
Кидаю второй и третий вместе!
Ого! В этот раз удалось дождаться сокровенного, даже неожиданного, от «царицы»… Соском прикоснулась к моим губам! Неземное блаженство! Но тем сокрушительней был удар по шее. Как только голова не отскочила? С какого, интересно, удара отваливается она внутрь? Думаю, со следующего жетона. Да, по-настоящему борются с пороками только здесь. Говорил мне школьный тренер по волейболу: «Не заглядывайся на девчонок!» И вот расплата. Я хотел покинуть эту «пучину порока» – но на моем пути встал какой-то огромный малаец и что-то быстро шепеляво говорил, и теснил своим животом обратно к кассе – видимо, так «уговаривал» погостить еще. Не выпустит, чую. Такая вот моя траектория в Америке – когда-то начинал со встречи с нобелевским лауреатом, а заканчиваю в душном притоне, где меня хотят если не убить, то уж ограбить точно.
Вдруг в кармане заколотился мой телефончик. Неужто друг мой вспомнил про меня?
…Никак нет. Какой-то приятный мужской голос, но исключительно по-английски. Хорошо хоть, не по-малайски. Но наслаждение от речи чисто эстетическое – ни слова все равно не пойму. О! Одно слово вдруг уловил. «Сарджери!» Это, кажется, «хирургия»? Не может быть!
– …Кристофер?! – кричу я.
– Йесс, йеес!
– Ай вонт ту си ю.
– Оф коз! – Он наконец-то понял, как мало я по-английски говорю. – …Ай вейт ю ин хоспитал! – произносит он на «русском английском». И вдруг добавляет на чисто русском: – Друг!
– Ай гоу! – кричу я.
И, уверенно сдвинув глыбу-малайца, скатываюсь с крутой лестницы и падаю в автомобиль.
– Гони! – кричу я другу.
И он гонит, уверенный, что я сделал там, куда он меня послал, нечто ужасное.
Финал
И вот я стою в операционной, где оперируют бедную Ксюху, – она лежит под яркими лампами на столе, вся запеленутая, размером с батон. Левая ручка ее почему-то прибинтована к голове, словно она отдает пионерский салют – видимо, чтобы она не пыталась рукой прикрыть свое сердце, которое еще бьется, но вскоре остановится на время операции. Забьется ли снова? Но все выглядят абсолютно спокойно, и даже те, от кого самым страшным образом зависит исход, делают вид, что ничего особого не происходит, продолжают разговаривать – уж явно не об операции, улыбаются.
– Валери! – машет мне рукой Крис. – Близко стой!
И я проталкиваюсь к нему. Народу – как на каком-нибудь светском приеме, только шампанского не хватает. Умеют американцы «делать события»! Потом все зрители усаживаются в амфитеатр, и только меня Крис удерживает за рукав.
– Стой!