За каждую пядь земли...

Я присутствовал при этом разговоре и невольно вспомнил слова, которые позавчера слышал от Воротникова: «Будем драться не числом, а умением». По существу, эти же слова прозвучали и сейчас в напутствии лейтенантам. И я сказал об этом Алабушеву. Он улыбнулся:

— Я, товарищ полковой комиссар, тоже слышал их от Михаила Андреевича Воротникова. Значит, вспомнил старик наш разговор накануне боя.

— И о чем же вы говорили, если не секрет? — поинтересовался я.

Алабушев задумался, попросил разрешения закурить, потом стал рассказывать о том вечере, когда они, два друга — командиры полков, пытались осмыслить то, что происходило на фронте и поразило их, как и многих, неожиданной страшной правдой.

— После того разговора я видел Михаила. Мы оба убедились, что пока можем противопоставить врагу лишь свое упорство, свое умение владеть оружием, свой русский, советский характер и веру в окончательную победу добра над злом... Вот и решили рассчитывать на то, что имеем, на самый драгоценный наш капитал — советских бойцов и командиров, беспредельно преданных Родине, народу и партии. А это великая сила... И еще мы поклялись всегда, в любой обстановке, при малейшей возможности приходить друг другу на помощь, выручать из беды...

Я знал из докладов своих сотрудников и из политических донесений, которые поступали из частей и подразделений, что многие наши бойцы и командиры низшего звена в интимных беседах между собой перед боем часто скрепляли боевую дружбу клятвой, которая звучала примерно [96] так: раненого на поле боя не оставлять, врагу живым не отдавать, а в безвыходной ситуации лучше даже пристрелить... Но чтобы клятвы давали друг другу командиры полков — слышал впервые. С этой минуты и Алабушев, и Воротников, еще совсем молодые, перспективные командиры, стали для меня намного ближе и роднее. Я почувствовал, что и сам словно приобщился к их союзу. Это очень взволновало и приободрило меня, вселило еще большую уверенность в том, что с такими людьми нельзя не победить. Ведь в те времена все мы нуждались в такой уверенности...

Некоторое время мы сидели молча. Потом майор Алабушев снова занялся делами, отдавал распоряжения, проверял связь с батальонами, и наконец уже в пятом часу утра мы с ним отправились в подразделения, чтобы проверить их готовность к бою и еще раз побеседовать по душам с бойцами и командирами. Меня радовал спокойный, уверенный тон красноармейцев в разговорах между собой, деловая суета, расчетливые движения у орудий и пулеметов. Мне было хорошо известно, что люди смертельно устали, не спали много часов подряд, однако никто не жаловался, все были озабочены только одним — предстоящим боем.

В шесть утра, когда окрестные поля, леса, нивы, луга засверкали всеми красками в лучах поднявшегося над горизонтом солнца, мы услышали глухой тревожный гул. Он медленно, но неотвратимо нарастал, приближаясь с каждой минутой. Посыпались доклады наблюдателей...

Я связался с генералом Фекленко и сообщил, что скоро у нас начнется бой. Николай Владимирович напомнил, что передовые подразделения 40-й танковой дивизии находятся сейчас в пяти километрах от Ясениничей. Когда дивизия проследует через село, Широбоков оставит в помощь нам дополнительно танковый и мотострелковый батальоны, а также пушечный дивизион артполка. Вместе с этими подкреплениями полку Алабушева придется отходить, ведя арьергардные бои. А позже, после установления локтевой связи с 86-м танковым полком, ему надлежит оторваться от противника и включиться в колонну своей дивизии.

Таков был план. В заключение разговора генерал пообещал быть в Ясениничах через полчаса, о чем я тут же поставил в известность командира полка...

Как и в предыдущие дни, гитлеровцы двигались одной [97] огромной колонной. Воздушная разведка предупредила, видимо, их командира о наличии в селе советских войск, потому что примерно в трех километрах западнее Ясениничей вражеская колонна перестроилась в предбоевой, а затем и в боевой порядок. В тот же миг среди двигавшихся танков и бронетранспортеров начали рваться тяжелые гаубичные снаряды и мины. Это открыли огонь дивизионы 40-го артиллерийского полка и батареи 152-миллиметровых гаубиц приданного артполка.

Подразделения полка надежно зарылись и замаскировали свои окопы на холмах и в лощинах. С нашего НП были хорошо видны в бинокль все вражеские танки. Расстояние до них быстро сокращалось. Первой открыла огонь немецкая артиллерия, потом минометы. Передовые танки спускались с возвышенности в балку и растекались по лощине, поднимая клубы пыли. Уже четко видны были на их бортах черные кресты, тупые стволы орудий. Танки двигались как-то неуверенно, часто и резко совершая боковые перемещения. Видимо, солнечные лучи слепили механиков-водителей.