За холмом

Через считаные секунды грохот утих и сменился приглушёнными удалявшимися проклятиями.

– Давайте соблюдать порядок! – внезапно вскочил серый. – Надо доказать. Слова пришелицы ничего не значат!

– Давайте докажем! – согласился болотный. – Пригласите сюда свидетелей.

В зал поочередно по двое стали заводить служанок. Все они на своём языке что-то одинаково щебетали, беспрестанно кланяясь. В конце концов решили допросить художника.

Бордовый нахмурил брови и строго произнёс:

– Всё так?

– Так! – поклонился художник.

– Давайте голосовать! – предложил коричневый.

Одиннадцать против одного фиолетового проголосовали за казнь.

– Единогласно! – объявил кирпичный, и никто ему не возразил.

Патриарх встал и неожиданно громогласно и нараспев, словно актёр в древнегреческом театре, объявил:

– Совет старейшин считает преступление данных отца и сына невиданным и нарушающим священный Великий устный закон, в частности его этический кодекс для людей чистой крови. Данное преступление относится к внутренним и не подлежит утверждению у Великого голоса, который свою волю давно уже выразил, утвердив Великий закон. Наказание Совет выносит единственно верное: казнь через сожжение, дабы очистить их тела от их безумных помыслов! Имущество казнённых Совет справедливо разделит, слугам приказывается оставаться на своих местах.

– А что будем делать с пришельцами? – спросил неопытный фиолетовый юнец.

– Великий голос спросим, на основании наших уже утверждённых мыслей: либо казнить немедленно, либо оставить для размножения! – брезгливо ответил ему кирпичный. – Но это будет только завтра утром.

– Приставьте пока к домам, где они содержатся, охрану! – распорядился тёмно-зелёный и тут же наткнулся на гневный взгляд пурпурного. – Ну… Кроме дома нашего коллеги, разумеется.

Женщина хотела что-то сказать, но лишь открыла рот, как мгновенно побледнела и завалилась на бок, её еле успел поймать художник. Вокруг столпились зрители, кто помахивал платком, кто вроде как придерживал, но на самом деле все спешили просто насмотреться на иноземку, которую, вероятно, никогда больше в жизни не увидят. Художник рычал на них и пытался отпихивать единственной более-менее свободной конечностью – левой ногой.

Совет тем временем удалился через чёрный ход, и на выручку художнику подоспел секретарь. Он грозно прикрикнул на любопытствующих, те покорно попятились.

– А куда же её? Ко мне? – художник растерянно озирался по сторонам. – Никаких ведь не было распоряжений на её счёт.

– Ну раз вас назначили сопровождающим на заседании Совета, значит, вам её и доверили пока что, – согласился секретарь. – Увозите. И помните, что несёте ответственность. Я сейчас в протокол добавлю. Завтра, как они вернутся с холма, мы вас вызовем для окончательного решения.

Женщина начала потихоньку приходить в себя, художник положил её руку себе на плечи, крепко обхватил ниже груди и маленькими шажками повёл прочь из зала. В коридоре они столкнулись с путешественником и Бегемотиком. Мужчина бросился к жене, выхватил её из рук художника, она вновь разревелась. Любопытные окружили их плотным кольцом, в коридоре образовался затор, через который тщетно пытались прорваться назначенные тёмно-зелёным надсмотрщики. Через открытые двери было видно, как члены Совета вышли откуда-то сбоку и направились к экипажам, продолжая на ходу бурно что-то обсуждать, размахивая руками. А посередине площади стояли, привязанные к столбам, богач и его сын с завязанными глазами и ртами. Вокруг них суетились служащие Совета, все в одинаковых красных робах, надетых по случаю торжественной казни, – они обкладывали столбы картинами из замка.

Вдруг откуда-то сверху раздался странный шум – шипенье, потом пульсирующий треск. Казалось, что звук нисходит с небес. Все замерли и замолчали, над городом повисла гробовая тишина, прерываемая только этими неведомыми звуками. Через мгновение многие стали понимать, что источник шума – испокон веков молчавшие громкоговорители на столбах. Вокруг здания Совета их было вывешено достаточное количество, работали не все, но действовавших хватило, чтобы создалось ощущение, что звук вездесущий, всепроникающий и всемогущий, раз не был подвластен даже Совету.

– Люди и Совет! – шум преобразовался во властный голос.

У некоторых подогнулись колени, а из дома напротив здания Совета отчётливо донёсся звук разбившейся посуды, настолько тихо было на площади. Члены Совета вертели головами, заглядывая друг другу в глаза и обмениваясь немым вопросом. Но ответа не было ни у кого. Пожалуй, впервые за десятилетия Совет оказался в таком же положении, как и вся микространа.

– Пришельцев повелеваю отпустить туда, откуда они пришли, не чиня им никаких препятствий и вреда! – продолжил голос и повторил всё это на местном языке, чем вверг толпу «чистокровных» в полную прострацию, постепенно преобразующуюся у кого-то в ужас, у кого-то в настоящий религиозный экстаз. – Да будет так!

Из динамиков донеслась ещё пара прощальных щелчков, и они опять затихли, как молчали десятилетиями.