За Хребтом

Он глубоко вздохнул, почесал переносицу звериным черепком, венчавшим его посох, и проговорил:

– Вы есть мои гости. Идти за мной. Вас не трогать, – затем он повернулся и заковылял назад в юрту, крикнув на ходу остальным полуросликам, – харам!

Лем первым пошел вслед за аборигеном. Ситуация становилась все более интригующей.

* * *

В юрте было тесновато. Но если сидеть на полу и не выпрямлять гордо спину, вполне можно было уместиться. На полу, прямо по центру, под отверстием в потолке, горел маленький костер. С потолка свисали предметы, бывшие когда-то привычными для любого жителя города. На разной высоте были подвешены: сломанная пополам крестовая отвертка, ручка от металлической кружки, детская кукла без головы и левой ладошки, нагревательный элемент утюга, перемотанные грязной изолентой очки без стекол и еще много всякого не поддающегося классификации бытового хлама.

Внутри царила мягкая полутьма, огонь в очаге, обложенном камнями, едва теплился, прыгая маленькими язычками по красным углям.

– Я Дакун-Тенгри, – представился хозяин жилища, рассадив гостей вокруг огня. – Я есть шаман этот племя.

– Хасар, – кочевник явно был больше склонен к общению примитивными фразами, чем Палий. Лем же просто молча наблюдал.

Немного нахмурившись, шаман Дакун-Тенгри выдал фразу, смысл которой каждый мог бы истолковать по-своему.

– Вы боги?

Этот вопрос ввел всех в замешательство. Что он имеет в виду под этим словом? Вряд ли он углядел в их появлении у костра какое-то чудо.

Но прежде чем Хасар, вопросительно смотрящий на Палия, решился ответить, шаман пояснил:

– Вы из мира, где летают железные птицы и ходят железные горы?

– Самолеты, – шепнул кочевнику Палий, – он говорит про самолеты и танки.

– Я и сам понял, – процедил он сквозь зубы и обратился к шаману. – Да. Мы пришли оттуда.

Дакун-Тенгри покивал своим мыслям и продолжил:

– Это посох с огнем? – он указал на автомат.

– Да.

– Вы боги, – утвердил шаман.

– Что случилось? Где Республика Кант? – вмешался Палий.

– Наше племя. Мы Кант, – после каждой фразы абориген уважительно склонял голову.

– Но где остальные?

– Я расскажу вам про прошлое. Но вы не перебивайте меня, – с каждым словом привычный для Демиругии язык давался ему все легче.

– Мы слушаем, Дакун-Тенгри.

– У моего отца был отец. И у него был отец. Он видел все, когда был дитя. Здесь жили боги. Как вы. Высокие и сильные. Повелевающие огнем. Летающие в железных птицах. Жившие в домах, высотой, как горы.

Но кто-то из богов развязал войну, и застонала земля. Боги гибли и продолжали биться. Железные птицы несли в себе смерть от огня и смерть от ветра. Смерть от ветра разнеслась по всем землям богов, и они пали от рук друг друга. Лишь дети богов, затаившиеся под землей, уцелели. Они нарекли это Последней Войной и разошлись в поисках родителей. Но все боги пали. Мир богов остался только за горным Хребтом, куда нельзя добраться детям. С тех пор начался род потомков богов. Мы думали, что станем похожими на них. Думали, что сделаны по их подобию, но нет. Мы прокляты. Заключены в телах детей до самой смерти, чтобы никогда не добраться до вашего мира. А на случай, если бы мы смогли это сделать, есть второе проклятье, – шаман откинул рукой волосы и придвинулся к костру. Его глаза были подернуты непроницаемой белой пеленой, – никто из нас не сможет вас увидеть.

Глава IX

В народе молгонов, несущих историю своего существования со времен додемиругийской эры, существовал один обычай. До того как мальчика признавали мужчиной по возрасту, он не имел права жить и кочевать отдельно от отца или его ближайшего родственника. Лишь по достижению совершеннолетия он становился самостоятельным, получал право завести семью и откочевать от родителей, предварительно получив наказ. Отца у Хасара не было, зато был отцовский анда – названный брат, приходящийся молодому кочевнику дядей. Именно он позвал Хасара к себе в юрту накануне его вступления во взрослую жизнь.

Ночь вдали от города никогда не схожа с той, которую привыкли видеть за окном демиругийцы. Иссиня-черная, глубокая и могучая, она властвовала над землей, когда мутное солнце этих мест уходило за горизонт. В ней не было смрада улиц и воя бездомных собак. Не скрипели прогнившие окна старых бетонных городских домов. И, что самое главное, в ней не было липкого страха, заставляющего каждого горожанина обращаться в слух, молясь не услышать тихого тарахтения двигателя «Воронка» или осторожных шагов служителей Надзора за тонкой входной дверью. Молгоны были свободны и оставались верными ей до конца своей жизни. Этот негласный закон передавался от отца к сыну через кровь, едва сердце продолжателя рода начинало биться в материнской утробе. Это и отличало кочевников ото всех остальных людей, населяющих эти места.

* * *