За короля и отечество

Какая-то жуткая связь прослеживалась между окончанием «золотых лет» правления короля Артура — а после его двенадцатой победы под Бэдон-Хиллом он правил еще лет тридцать девять или сорок — и датой извержения Кракатау, то есть второй половиной тридцатых годов. Даже разгромив саксов под Кэр-Бадоникусом, бритты были обречены, ибо одно-единственное извержение вулкана на другом конце света уничтожило их урожаи, скот и силу объединенного народа.

Одна мысль об этом казалась столь устрашающей, что Стирлинг не мог не попытаться спасти людей от этой угрозы или хотя бы смягчить силу этого удара.

И то, что такая попытка означала бы вмешательство в историю, и гораздо более масштабное, чем все происки Лайлокена с Беннингом, причиняло ему почти физическую боль. Осмелится ли он на такой риск? И что вообще может он поделать, если все же рискнет?

Стирлинг, прошептал совершенно потрясенный всеми этими новостями Анцелотис, если все это правда, а я сомневаюсь, что это не так, мы должны действовать, чтобы спасти наш народ. И действовать быстро… вот только как один человек или даже несколько смогут помешать острову разлететься на части?

Ха, хмыкнул Стирлинг. Никак. Ничто на этом или любом другом свете не может помешать вулкану делать то, что ему захочется и когда ему захочется. Все, что можно сделать, — это убраться с пути извержения.

Тоже верно, согласился Анцелотис. Но если тебе известно о надвигающейся беде, ты можешь по крайней мере подготовиться к ней. Вспомни, что удалось сделать в Египте — и все благодаря Иосифу и его толкованию фараонова сна. Семь тощих коров… Предупрежденные, они построили амбары и спасли людей от голода… Анцелотис осекся, и глаза его чуть расширились. Боже праведный. Грааль! Круглая чаша жизни. Если построить круглые чаши для хранения избытков на протяжении следующих тридцати девяти лет…

Идея была восхитительно проста.

И ведь в поздних интерпретациях сказаний про Артура и его рыцарей Ланселот сделался странствующим проповедником, искупая катастрофические последствия своего греха с Гвиневерой. Что в таком случае мешает Анцелотису ходить по стране, создавая стратегические запасы, используя в этих целях религию с ее ссылками на Иосифа и семь голодных лет? Стирлинг вдруг понял, что это может и сработать. Вот только историю это изменит необратимо.

Однако он не мог ничего с собой поделать. Теперь, когда вмешательство Беннинга в Далриаде уже наверняка нарушило фрактуральные плоскости истории, соблазн вмешаться еще раз, чтобы предотвратить еще более катастрофические последствия, становился совсем уже неодолимым. Конечно, если он вмешается, он может никогда не вернуться домой. Впрочем, он и так может не вернуться домой, если учиненное Беннингом массовое убийство уже изменило историю. И ответа на этот вопрос он не узнает еще почти целый год. Если по истечении его он так и останется здесь, это будет означать, что история слишком поломалась, чтобы вернуть его в родной век… зато у него будет вдоволь времени, чтобы подготовиться к голоду. Почти сорок лет.

Редко случается так, чтобы одному человеку, даже оказавшемуся в нужное время в нужном месте, удавалось одним поступком изменить судьбу тысяч людей. Стирлинг понимал, что другого такого шанса ему не представится. Однако мысль о том, чтобы вернуться в двадцать первый век, даже не попытавшись сделать это, была ему омерзительна. Он приносил присягу защищать свой народ — и так уж вышло, что эти бритты тоже оказались его народом. Его предками, если не с шотландской, то уж с валлийской стороны наверняка. Отказаться от попытки помочь им означало для Стирлинга чудовищное предательство всего того, во что он верил и за что боролся с тех пор, как был зачислен в С.А.С.

Там, в двадцать первом веке, он бился с терроризмом и другими формами общественного безумия, угрожавшими самому существованию цивилизации.