За краем мира

— Ну не тяни уже! — Молли чуть не стукнула мальчишку. Тот изобразил шутейный испуг, поглубже натягивая старую заношенную кепку. Уши у Билли были красные от холода, но он, похоже, привык.

— Увидел я «Геркулес», — сообщил он торжественным шёпотом. — Во втором эллинге стоит, на яме. Побит, ага. От головного вагона только тележки и остались.

— От головного… тележки… только… — голова у Молли закружилась.

Белая фигура, прижимающаяся к размалёванной грязно–серыми и белыми разводами броне…

Вспышка, яркая, весёлая, солнечная. Словно весной, когда ветер с гор относит в море проклятые тучи, что висят над Норд—Йорком всю осень и зиму.

— Угу, тележки. А остальное всё цело. Обратно приползли, в общем. Бронепоездники злые ходят, как бульдоги. С мастеровыми лаялись, сам слышал.

— Молодец, Билли, — мёртвым голосом сказала юная мисс Блэкуотер. — Вот держи свои три шиллинга… — Она невольно взглянула на его ботинки, старые и грозившие вот–вот начать «спрашивать кашу». — Пусть мама тебе обувку новую купит.

— Обувку! — присвистнул Билли. — Да ты, мисс Блэкуотер, совсем того. Какие ботинки, если в доме жрать нечего? А мамка весь день вчера плакала. И Джоди с ней, и Кейти. Девчонки, что с них взять. — Он подбросил монеты и снова поймал. — Пойду к бакалейщику. На нас шесть шиллингов долг был записан. Отдам часть, на остальное муки куплю, масла, бобов, может, даже грудинки. — Он облизнулся. — А ещё что–нибудь для тебя разузнать, Молли? Скажешь, я так аж в Правление залезу!

— И схватят тебя! Нет уж. Лучше вот чего, узнай, что с Сэмми, ага? Это нетрудно. Два шиллинга — идёт?

— Полкроны!

Молли уже хотела возмутиться… но потом взглянула на кепку Билли, что никак не соответствовала погоде, на худые ботинки, старое драповое пальто и выцветший вязаный шарф, — и не стала спорить.

— Без задатка тогда!

— Идёт! — легко согласился Билли. — Я тебе верю.

* * *

Молли притащилась домой, выслушала упрёки Фанни — хорошо ещё, мамы дома не было, ушла, как поведала служанка, на какой–то чэрити–диннер[7], а то Молли влетело бы на орехи. Молодая гувернантка мисс Джессика уже уложила Уильяма спать и сама ушла, а папа пропадал в Железнодорожном клубе, хотя сегодня и был понедельник.

В своей крошечной длинной комнатке Молли, не зажигая газа, рухнула на кровать и с головой накрылась покрывалом. За такие фокусы — валяние на постельном белье в верхней одежде — полагалось самое меньшее оставление без сладкого, а если учесть, что Молли запрещалось вообще валяться, то и целый день на хлебе и воде.

«Геркулес» потерял первый броневагон. Остались одни тележки. Всё так, как в видении. В точности так.

Ой–ой–ой, мамочки…

Это неправильно. Этого не бывает. Такое случается, только если людей настигает она, страшная, гибельная магия, от которой нет спасения. Правда, подружка Эмили Данкинс уверяла, что порой люди «видят странное», когда у них начинается синяя диарея, но Эмили всей школе известная балаболка. Она хорошая, добрая, но язык совершенно без костей. А главное, потом сама же верит своим выдумкам…

Что с ней теперь будет?

Что делать, если Особый Департамент снова явится в школу со своей камерой–обскурой?

Куда бежать?

— Мисс Молли! Мисс Молли!

Это Фанни. Надо вставать. Фанни, она хорошая, но беспорядка не любит почти так же, как мама.

— Ваш ужин, мисс Молли.

Молли совершенно не помнила, что ела в тот вечер, не чувствовала вкуса еды. Фанни озабоченно на неё косилась, потом подошла, потрогала лоб. Что–то ворча себе под нос, скрылась в глубинах кухни и вернулась, вручив девочке тарелку с большим куском клубничного пудинга.

Клубнику выращивали в особых теплицах, и стоила она, по меркам семей Сэмми или Билли, целое состояние.

Обычно Молли обожала клубничный пудинг, но сейчас механически глотала мелкие кусочки нежного теста, не замечая ягод.

В прихожей квакнула паропочта.

— Кому там неймётся, — разворчалась Фанни, направляясь к входной двери.

Там из пола выходил изогнутый патрубок пневматической, или, как её называли в Норд—Йорке, паровой почты.

Шипение, чпок–чпок дверцы. И…

— Мисс Молли! — возмущённый голос служанки. Фанни, похоже, была изрядно скандализована. — В-вам, мисс…

Письмо? Ей? А что, если… У Молли подкосились ноги. Что, если Департамент уже обо всём проведал и точно знает, что она, Молли, ведьма?

А ведьмам не место в Норд—Йорке.

Фанни рассказывала, дескать, давным–давно ведьм просто сжигали. Сжигали, пока они не успели никому причинить особого вреда, прежде, чем их тела исчезали в огненных взрывах. Правда, от этого ведьмы становились только злее и до того, как их успевали разоблачить или же они взрывались сами, ухитрялись натворить немало самых настоящих бед.

— Письмо, мисс Молли.

В доме доктора Джона Каспера Блэкуотера, M. D., взглядов придерживались свободных и либеральных, однако конверт Фанни подала по всем правилам, на серебряном подносе, сама — в белых перчатках.