За краем мира

«Об этом, — сухо сказала целительница, — после толковать станем. А пока что вставай. Одежда тебе вот, на лавке. Твоя вся грязная, не наденешь, к людям добрым не выйдешь. Не бойся, никуда не денется твоё».

«Таньша грозилась… меня в дом мытья какой–то отвести», — вдруг со слабой улыбкой вспомнила Молли.

«Ну, раз грозилась — постараюсь её на ноги поставить. Вот уж тут жизнь тебе мёдом не покажется!» — в шутку пригрозила целительница.

«Госпожа… а нет ли здесь тех, кто знает… мой язык? Имперский то есть?»

Вольховна Средняя вздохнула, покачала головой.

«Кто речь твою ведает — все там, за перевалом. Здесь я одна такая. Да ещё Старшая, но к ней за подобным делом не ходят».

«А… а за чем к ней ходят, госпожа?»

«Много будешь знать — скоро состаришься, — отрезала Вольховна, но глаза её отнюдь не сердились, а смотрели на Молли теперь с какой–то непонятной жалостью. — Вставай, одевайся да есть приходи. Кошку–то твою как кличут?»

«Ди. Диана, госпожа Вольховна».

«Ох, и режет же мне слух эта твоя «госпожа», но да с вами, нордйоркцами, дурь эта не скоро проходит. Ди свою пусти в погреб, давеча мыши там скреблись, и погадки их я видела».

Целительница отпустила руку Молли, и голос её в голове тотчас умолк. Улыбнулась, кивком указала на кучку одежды подле кровати и вышла, низко поклонившись притолоке и плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

— Всеслав!

— Молли. — Он приподнялся с постели. Исхудавший, волосы всклокочены, щёки ввалились.

Молли замерла на пороге крошечной комнатки с занавешенным окном. Там стоял приятный, покойный полумрак, на длинных полках вдоль стен — книги в тяжёлых кожаных переплётах.

Мальчишка поморщился, садясь, рука его невольно скользнула к бедру.

Молли прикусила губу. Она хотела его видеть… а теперь не знала, что делать.

Вольховна Средняя вынула пулю. Как объяснила целительница, «заставила саму выйти». Молли ощущала, как там, под повязками, что–то бьётся, мерно и ритмично, словно второе сердце. Бьётся и словно бы светится, но незримым для других светом.

— Ты заметить, — сказал Всеслав на имперском, опять используя исключительно инфинитивы. Сказал с видимым удовольствием. — Сильная… volshebnitsa.

Он казался довольным и умиротворённым, словно человек, закончивший наконец — и закончивший успешно — тяжёлую и опасную работу.

Похоже, ей стали заметны плоды усилий госпожи Вольховны Средней.

— Ты в порядке? — шагнула к нему Молли. Перед глазами проносились картины — могучий медведь, несущий её на себе сквозь снег и ночь, сквозь пули и осколки…

В носу защипало. Очень захотелось всхлипнуть. Ещё сильнее захотелось просто его обнять, этого медведя, до конца спасавшего её, волшебницу, которую он должен был доставить к своим — и непременно живой.

— Я в порядке, — подтвердил Всеслав, улыбаясь ещё шире. — Одежда… твоя… красиво… — улыбка исчезла, он с неудовольствием помотал головой. — Плохо знать твой язык.

— Я тебя научу, — медленно сказала Молли. — Если ты захочешь. А ты научишь меня твоему.

Всеслав на миг сощурился озабоченно, потом кивнул.

— Я понял. Хорошо.

— Ты использовал правильное время! — подбодрила его Молли.

— Садись, — Всеслав указал ей на лавку напротив постели.

Кое–как, сперва с пятого на десятое, но потом понимая друг друга всё лучше и лучше, они старались объясниться. Начинали об одном, перескакивали на другое, когда осознавали, что собеседник теряет нить разговора, когда слова становились слишком сложными.

Всеслав — галантный джентльмен, невольно думала Молли, — хвалил её одежду. Она нравилась и Молли тоже, куда свободнее и красивее формальной норд–йоркской, хотя и очень непривычная. Интересно, а мода у них тут гоже есть?.. Молли спрашивала о Волке, но мальчишка только мрачнел и говорил, что Средняя надеется на лучшее. Он, в свою очередь, спрашивал её про город и как он ей, но Молли честно отвечала, что ещё и носа не высовывала на улицу.

Она пыталась узнать, что же именно ей предстоит сделать, но Всеслав лишь разводил руками — мол, обо всём скажет Средняя. Поняв, что вытянуть из него ничего не удастся, Молли перевела разговор на земли, что лежали за Карн Дредом.

Правда, и тут особо беседы не вышло. Речь Всеслава полнили слова вроде top', boloto, chashcha — последнее состояло вообще почти из одних шипящих.

И всё–таки с ним было хорошо. Хорошо говорить вот так, наполовину жестами, и хохотать над взаимными попытками как–то объясниться.

Словно оба они — и Молли, и Всеслав — разом забыли о войне, о сожжённых деревнях, об отступлении Rooskies до самого перевала.

Молли искренне старалась выкинуть всё это из памяти. Правда, не получалось. Торчащие над голой землёй печные трубы, словно силой самого леса сохранённые от снега, всё время всплывали перед глазами.

Но сейчас мальчишка Rooskii словно бы помогал забыть об этом, и Молли была ему благодарна.

Она подумала, что за недолгое время своего плена в Норд—Йорке Всеслав всё–таки здорово научился говорить на имперском. Интересно, смогла бы она так, очутившись среди Rooskies?

А потом в дверях появилась целительница, и Всеслав мигом утих.

Средняя мягко взяла Молли за руку.