За краем поля

   Девушка в ответ промолчала. Ввиду хорошего воспитания и высоких моральных принципов она отказывалась замечать (а, может, и действительно не замечала) за собственной матерью тяги к интригам и толики здоровой тирании. Намёки же Танки нежные дочерние чувств серьёзно ранили примерно на час-другой обиженного, полного благородного презрения молчания.

   - Давайте, детки, и пусть эта гадина захлебнётся своим приворотным зельем! - вскрикнула Эльфира, давая отмашку на взлёт: пусть всё получилось не идеально, но значительно лучше, чем могло быть.

  ***** ***** ***** ***** *****

   Смиргород был одним из тех замечательных провинциальных городков, хорошо жить в котором можно было только в случае владения им. Остальным же несчастным приходилось изо дня в день, не взирая на погоду и самочувствие, подниматься с дешёвых скрипучих кроватей (других было просто не докупиться), доедать остатки вчерашнего ужина, если таковые имелись, и тащиться на работу. Тяжёлую, опостылевшую, монотонную работу. При этом неважно было, где именно житель работает и насколько любил своё призвание, выбирая род деятельности. В подобных городках уже после полугода любая работа становилась тяжёлой, опостылевшей и монотонной, оставляя на лицах людей неизменный след серой отуплённости. То ли виной тому был воздух, горклый от располагающихся прямо посреди жилых районов производств. То ли узкие, непригодные для жизни нормальной семьи комнатушки типовых квартир. То ли жёсткий график, гонящий всех единым стадом в одно время по разным местам. То ли вечная погоня за каждой монетой, едва окупающей стоимость проезда. Неважно было атмосфере таких городков, насколько ты умён или талантлив, энергичен или силён - год другой и ты уже шатаешься в рядах патологически уставших бездумных потребителей.

   Единственными, на кого не действовали эманации глубокого мещанства, были угробьцы. Угрюмые и весёлые, вялые и бодрые, они всегда пребывали в своём особенном состоянии, находящемся вне времени и пространства. Быт и рутина стекали с них, как вода с жирной сковородки, не заставляя даже на секунду коснуться былой жизни. Пёстрыми стайками оборванных птах слетались они из подворотен, подвалов и семейных квартир к лавкам торговцев вином, облепляли двери питейных заведений, висли у окон харчевен, канюча кружку-другую огненного зелья, а, подновив алкогольный флёр, вновь разбредались по своим углам, чтобы позже в глубоких сумерках подкарауливать возвращавшихся с работы благодетелей и рвать их за горсть медяков.

   Сегодня же мутировавшие твари вели себя непривычно и как-то для себя излишне человечно. Тащась вдоль улицы, грязные созданья, даже не заглядывали в окна в поисках наживы и не провожали взглядом каждую сумку. Их словно влекла вперед какая-то цель достаточно весомая, чтоб перекрыть даже желание выпить.

   - С ума сойти, - пробормотала Вестлана Чаронит, видя как соседский угробец, проигнорировав забытую кем-то бутылку вползает в подвал новостройки.

   К слову, помимо угробьцев, к числу неподверженных "осерению" можно отнести тех немногих домохозяек, что отказались от сомнительной радости независимой работницы из любви к искусству, а не от изнеженной лени кукольных молодок или безвыходности старух. Для них ведение хозяйства и поиск средств к существованию превращалось в изысканную охоту, борьбу с системой и стереотипами. Для них не существовало других рамок, кроме собственного распорядка и взятых на себя обязательств. И в этой специфической свободе сообразительные феи домашнего очага вызывали у окружающих жгучую зависть и злословие. Ведь далеко не каждый (уж тем более каждая) мог себе позволить роскошь пойти в молочную лавку не после работы или в короткий обеденный перерыв, а просто когда вздумается.

   Вестлана Чаронит как раз возвращалась с рынка, неспешно прогуливаясь вдоль тополиной аллеи, единственной сохранившейся от некогда уютного городского парка. В добротной плетёной корзинке перекатывалось два кочана капусты и несколько обложенных виноградными листьями копчёных форелей, старые туфли нисколько не мешали ходьбе, и в карканье ворон чудился почти мажорный лад. Вот только на сердце у женщины было неспокойно. Пускай высшие силы, в чью благосклонность вдова уже не особенно верила, и обделили её чародейским даром, поразительная женская интуиция, развивающаяся у любой внимательной матери, позволяла делать ей прогнозы точнее, чем служба Оракулов.

   "Может, не стоило Яритте сейчас уезжать? - с толикой непривычного для себя беспокойства подумала Вестлана. - Посидела бы дома хоть пару дней, отдохнула, а уж потом с "обследованиями" разобрались бы".