За Кубанью

Ибрагим правит на окраину — здесь у него еще одна явка, запасная. Отсидевшись до ночи, выбираются из города. Едут медленно — кони с трудом тянут по раскисшему проселку тяжелую повозку. Едут всю ночь. Дневка в лесу, и снова — тряская дорога. Лишь на третий день добираются до лагеря.

Кажется, Ибрагим сделал все, что мог. Но Улагай недоволен.

— Ты сказал Махмуду, что, если он не согласится, мы прикончим всю его семью?

— Нет, — признается Ибрагим. — При чем тут семья?

— Не задавай глупых вопросов, — раздражается Улагай. — Твое дело — выполнять приказы.

— Я — человек! — срывается Ибрагим. — У меня есть голова.

Вот как заговорил! Пожалуй, Крым-Гирей прав, к нему уже нельзя поворачиваться спиной. Но он не должен думать, будто его подозревают.

— Что нового в городе? — спрашивает Улагай, чтобы не оборвать разговор на реплике Ибрагима.

— Новостей немало. — В глазах Ибрагима мелькает злорадный огонек. — Красавица-то наша ушла к Максиму.

— Какая красавица? — Улагай ошеломлен. — Сариет?

— Фатимет, жена Османа, — бросает Ибрагим.

Лицо Улагая покрывается белыми пятнами.

— С сыном ушла к русскому, — торжествующе добавляет Ибрагим. Он вдруг ясно осознает, что факт этот имеет для Улагая значение чрезвычайное. Там, в лесу, Максим одержал верх лишь над Ибрагимом, это — победа над самим Улагаем.

— Это мы так не оставим! — выкрикивает Улагай. — Иди…

Он расхаживает по тесному кабинету. «Очевидно, — рассуждает сам с собой, — пришло время санкций. Пусть эти интеллигентики узнают, чем чреват их отказ сотрудничать со мной. Но прежде всего надо выручить свои деньги. Кто знает, как все обернется».

Не успевает Ибрагим улечься, как у двери раздается крик связного: «Ибрагим, к командующему!»

— Не мог все сразу сказать, — недовольно бурчит Ибрагим. — Обязательно дергать надо…

— Поменьше болтай, — советует валяющийся на соседней койке Аслан. И жестко добавляет: — Так, смотри, не пощечину, а пулю схватишь.

— Нашел, чем пугать! — вскипает Ибрагим. — Видел их…

Улагай приглядывается к своему опальному фавориту.

— Взбунтовался наш казначей, — говорит он. — Или рехнулся после бегства жены. А скорее всего, решил присвоить деньги. Твоя задача — отвлечь на себя внимание караульного взвода. По моему сигналу нападешь на аул со стороны Энема. Алхас предупрежден. Он выделит тебе отборных людей. Если ребята повеселятся, не беда, застоялись они. И все падет на совесть большевиков. Люди Алхаса будут в красноармейской форме. Отступать по моей ракете. Кстати, учти, Алхас отберет не наших, а казаков.

Ибрагим понимает — готовится спектакль. Раньше он обрадовался бы такой затее, теперь равнодушно козыряет: будет исполнено!

— Вопросы есть?

— И мне переодеться?

— Зачем? Нацепи на папаху красный бант. Не зарывайся особенно. Все.

Выходя, Ибрагим невесело улыбается — сам Улагай приказывает ему нацепить красный бант. А что, если нацепить всерьез? И горько вздыхает: денежные дела ему уже не доверяют, теперь он пригоден лишь на то, чтобы вызвать на себя огонь. И если огонь будет метким, Улагай только возблагодарит аллаха.

Ибрагим бродит по лесу, не зная, что предпринять. Но одно знает наверняка — алхасовцев к аулу не подпустит. Самому бросать озверевшую казачню на своих земляков — последнее дело. Перестрелку можно вести и на расстоянии.

Тут лишь до сознания доходит смысл приказа Улагай: Алхас казаков выделит! Почему же казаков? Улагай боится, что черкесы окажутся не такими жестокими по отношению к своим? А на станицы посылают черкесов. Ибрагим вглядывается в окно, за которым сидит командующий. О чем он думает? О судьбах народа? Как бы не так! Улагай во всех деталях обдумывает план обуздания и наказания Османа. Нет, просить он ничего не будет. Но свое возьмет обязательно.

И снова ночь. Темная, мокрая, неуютная. Даже собаки не лают. Улагай на коне, с ним две тачанки с пулеметами. Его расчет оказывается правильным. Выстрелы на окраине привлекают к себе отряд Анзаура. Бой неожиданно разгорается — в отряд вливаются добровольцы. Аульчане дерутся отчаянно — подкрепления ждать неоткуда. Бандиты несут потери. Тем временем Улагай останавливается у ворот своего казначея.

— Эй, Осман!

Ну, конечно, старый плут во дворе, он узнает голос Улагая, это чувствуется по тону вопроса:

— Кто?

— Открывай скорее, это я.

— Чтоб ты сквозь землю провалился, — бурчит Осман, оттягивая дрожащими руками засовы. Улагай входит в калитку, в руках у него маленький чемоданчик.

— Помощь твоя нужна, Осман, — говорит он. — Только быстрее… Привез еще сто пачек, нужно спрятать, потом хорошо отблагодарю.

Лицо Османа расплывается в улыбке: чемоданчик довольно тяжелый. Ничего, он с ним разберется.

— Покрепче запирай калитку и никого не пускай, — наказывает Улагай. — Кроме меня, ничего никому не давай. Даже Ибрагиму.

— Не дам, можешь быть спокоен, — уверяет Осман. — Тут один какой-то приходил, незнакомый, ничего ему не дал.