За кулисами "Министерства правды"

Крайне интересен § 4 приложения к протоколу заседания Политбюро ЦК от 6 мая 1923 г. В нем отмечалось, что «цензура наша должна иметь педагогический уклон», нужно «работать с авторами», особенно теми, которые «явно развиваются в революционном направлении»; рекомендовалось не запрещать произведения таких авторов безоговорочно, а «предварительно свести автора с товарищем, который действительно сможет разъяснить ему реакционные элементы его произведения» (Там же, л. 17). Вот так, не более, не менее! Именно в этом заключалось коренное отличие возникшей тоталитарной цензуры от дореволюционной. Последняя, если не считать некоторых эпизодов из эпохи Николая I, хотя порой и очень жестоко, действовала все же исключительно запретительными мерами, не претендуя на педагогическую роль советчика, рекомендующего автору способы «улучшения» текста, создания им «положительного идеала». Джордж Оруэлл в речи «Литература и тоталитаризм», произнесенной в 1941 г., не зная, естественно, процитированного выше документа, с необычайной точностью и выразительностью сформулировал самую суть нового подхода к литературе: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать — даже допускать определенные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать… Тоталитарное государство обязательно старается контролировать мысли и чувства своих подданных, по меньшей мере, столь же действенно, как контролирует их поступки»³.

В полном соответствии с «законом Паркинсона», сфера действий нового учреждения расширялась год от года. Уже в июне 1924 г. редакции журналов и газет получили указание, что все перемещения и изменения в составе редколлегий (не говоря уже о назначении главных редакторов) должны предварительно согласовываться с органами Главлита⁴. На эту роль, конечно, претендовали также (и в первую очередь) партийные органы, а позднее и органы тайной полиции.

Первоначально Главлиту был поручен контроль, лишь за произведениями печати, да и то, как указана было ранее, не всеми. Контроль за зрелищами, например, исполнялся на первых порах политпросветами, но после некоторой склоки между ними и Главлитом он полностью отошел к последнему: 9 февраля 1923 г. был Декретом Совнаркома создан при нем Комитет по контролю за репертуаром и зрелищами (пресловутый Главрепертком). Ему принадлежало право на разрешение к постановке всех драматических, музыкальных и кинематографических произведений (подробнее см. очерк «Главрепертком»). Сразу же после основания Главлита стали возникать противоречия и даже трения и конфликты между ним и Госиздатом РСФСР. Нарекания со стороны Главлита вызвали некоторые эпизоды, связанные с разрешением книг, «недостаточно идейных» (см. об этом далее). В подавляющем большинстве случаев такие претензии были надуманными: Политотдел ГИЗа и Главлит соревновались между собой в сфере надзора за печатным словом; порою случались и доносы друг на друга в партийные инстанции.

Уже в 1925 г. (8 августа) по настоянию Главлита Коллегия Наркомпроса признала «целесообразным подчинить контролю Главлита всю литературу, то есть издаваемую ГИЗом и другими совпартиздательствами» (IV — ф. 2300, оп. 69, д. 514, л. 10). Заведующий Главлитом писал тогда же в Оргбюро ЦК ВКП(б), что вскоре «предстоит очень сильное расширение деятельности Главлита в связи с уничтожением неподцензурных издательств, передачей контроля над радиовещанием и организацией (в связи с этим) ночной работы» (Там же, л. 16). Естественно, он просил с «нового бюджетного года» резко увеличить штаты цензурных органов. С 1926 г. им был передан контроль за всеми видами печатной продукции и решительно всех издательств, независимо от их ведомственной подчиненности. Была отобрана поблажка, сделанная первоначально для изданий Академии наук, полностью подчинен ГИЗ. Предварительной цензуре стали подвергаться самые, казалось бы, безобидные вещи — от афиш, плакатов, рекламных объявлений вплоть до пригласительных билетов, почтовых конвертов и спичечных наклеек. Исключения были сделаны лишь для бухгалтерских кассовых книг, бланков и других канцелярских беловых товаров.