За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

Безусловно, среди «добровольных помощников» были и такие, которые, пренебрегая любыми нормами морали, готовы были утопить ближнего, «заложить» оступившегося, оговорить честного. Тридцатые и сороковые годы явились позорным примером того, как человеческая подлость и трусость могут стать не просто обыденностью, но и мотивом для многих людей, готовых ценой жизни других сохранить свое собственное благополучие. Предательство и измена, к сожалению, всегда сопутствовали преданности, чести и достоинству. Многие из тех, кто сгинул в лагерях и тюрьмах, не выдержали пыток и издевательств, уцепившись за призрачную надежду сохранить свою жизнь предав друзей, товарищей, близких.

И вот теперь предлагалось предать самой широкой огласке поступки людей, большинство из которых судить за них было невозможно хотя бы потому, что для этого надо самим оказаться в ситуации безвыходности и безысходности. Кто как поступает в таких условиях, показывает только сама жизнь. Как всегда, от клятв и заверений до реальных поступков — дистанция огромного размера.

Все это пронеслось в голове Орлова, пока он держал лист указа Президента о передаче архивов КГБ. И тут же у него мелькнула мысль о Елене Боннэр. Только она, реально понимая, что будет означать «открытие» архивов КГБ, могла здесь помочь.

Иваненко взволнованно сказал:

— Я пытался дозвониться до Ельцина. Но все безрезультатно. С ним не соединяют. А руководитель Росархива грозится уже сегодня приехать принимать фонды. Что делают! Хотят, чтобы повсеместно начались расправы?

— А, может быть, Виктор Валентинович, позвонить Боннэр?

Иваненко, казалось, безразлично воспринял это предложение, но через мгновение в его взгляде появился какой-то затаенный интерес.

— А что? Позвони своей «подруге». Она ведь понимает, что это такое. Сама читала показания… — Иваненко задумался, потом добавил: — Она же умная женщина и пользуется очень большим авторитетом. Ее могут послушать. В том числе сам Ельцин. Давай звони!

Разговор с Еленой Георгиевной был коротким. Она с полуслова поняла, о чем идет речь. Казалось, что она даже всплеснула руками, узнав о высоком решении. И тут же дала ему свою оценку:

— Это неправильное решение. Архивы должны быть открыты только для близких, чтобы они узнали правду о последних днях и гибели своих родственников! А для всех… Это немыслимо! Этого нельзя делать не только потому, что документы могут растащить. Ясно, что в КГБ, хотя вы знаете, как я к вам отношусь, они хранятся надежнее, чем где либо. Но этого нельзя еще делать потому… — Боннэр замолчала, и Орлов подумал даже, что прервалась связь.

— Елена Георгиевна, я вас слушаю!

— Да-а. Этого делать нельзя! Нам что, мало зла и ненависти? Надо, чтобы еще и началось сведение счетов?! Нет, я категорически против! Я буду звонить Борису Николаевичу! Я ему скажу…

Собственно говоря, на этом разговор Орлова с Еленой Боннэр и закончился. Как позже узнал Андрей, она действительно позвонила Президенту и очень эмоционально объясняла ему, почему нельзя архивы КГБ передавать в Росархив. Как известно, вступивший в силу указ не был выполнен. Может быть, на самом верху нашлись веские аргументы против или доводы Иваненко возымели действие. А может быть, и слово известной диссидентки, которую нельзя было заподозрить в симпатиях к КГБ, сыграло свою роль. Тогда этого не знал никто. Ясно одно, Елена Георгиевна Боннэр сыграла не последнюю роль в том, что архивы самой мощной спецслужбы не стали источником общественно раздора и новым «демократическим трофеем» тех, кто намеревался погужеваться на государственных тайнах страны, занимавшей седьмую часть суши.

Орлов открыл еще одну папку, на которой красовалась надпись «Рабочие контакты», и стал перебирать документы. Часть из них он тут же разрывал на мелкие кусочки, другие откладывал, чтобы перемолотить в шредере — измельчителе бумаг, который превращал их в тонкую «лапшу», испещренную маленькими черненькими штришочками — всем тем, что оставалось от машинописных строчек, содержащих когда-то ценную информацию. Среди нескольких листочков его внимание привлекла докладная записка на имя Иваненко. В ней лаконично сообщалось о результатах встречи Орлова с самым своеобразным политиком начала девяностых, который резко отличался от всех остальных парадоксальностью суждений и экзальтированностью поведения. Несколько месяцев назад он был выдвинут кандидатом на пост президента, но не набрал и восьми процентов голосов, далеко пропустив вперед Ельцина и Рыжкова. Перед этим у него были какие-то неприятности с регистрацией, но в конце концов он стал кандидатом и смог в короткие сроки приобрести громадную известность своим нетрадиционными поступками и незаурядными ораторскими способностями.

Орлов вспомнил ту первую встречу с этим человеком, которая состоялась ранней осенью. Как всегда, началось со звонка Иваненко, который куда-то очень торопился:

— Андрей, завтра я обещал встретиться с… Ну, ты знаешь с кем!

— Да.