За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

«Что же это происходит с людьми? — думал Орлов. — Почему за последние месяцы в них стало проявляться все самое низменное и подлое? Откуда повылазило так много всякой дряни? Ведь, казалось бы, перестройка и следующий за ней процесс демократизации должны были раскрепостить духовные силы народа, освободить его от догм и заблуждений. А получилось все наоборот! Общество как будто перевернулось вверх дном. Предательство и подлость обернулись доблестью, а верность и честь стали смешными и презираемыми».

Орлов вспомнил, как поразили его первые послеавгустовские дни. Развернувшаяся по всей стране вакханалия борьбы с «остатками тоталитарного режима» подняла с человеческого дна такую пену! Доносы на товарищей по работе стали обыденностью, истеричные разбирательства на тему: «А где ты был 19 августа?» — приметой времени, злорадство и подозрительность — новой нормой отношений. На Орлова как будто повеяло тридцать седьмым годом. Он воочию представил, как все было тогда — и требования общественности беспощадно покарать «врагов народа», и готовность видеть в каждом человеке иностранного шпиона, и безумное восхваление «отца народов».

ИНФОРМАЦИЯ: «Москва возбуждена, а демократия празднует… Те, кто не успел сделать это вчера, спешили сегодня отмежеваться от заговорщиков и пристроиться к рядам победителей. Настало время предавать вчерашних друзей и искать свидетелей своей лояльности новому режиму. Горбачев теперь предстал перед всем миром и советским народом как невинная жертва путча, человек, которого предали те, кому он доверял»

(М. Бирден, руководитель отдела ЦРУ США. «Главный противник». Москва, 2004 год).

Буквально на второй день после ареста членов ГКЧП в Российский комитет стали поступать доносы. Звонили неизвестные люди, с праведным гневом в голосе сообщавшие о том, что такой-то руководитель поддерживал ГКЧП и теперь «злодея» следует немедленно арестовать и посадить в Лефортово. Приходили на прием экзальтированные дамочки, с маниакальным блеском в глазах «закладывающие» соседей, которые «помогали хунте». На стол ложились десятки заявлений — от написанных корявым почерком на листке, вырванном из школьной тетради, до напечатанных на фирменных бланках учреждений и фирм. От всей этой доносительской пестроты у Орлова становилось гадко на душе.

Особенно его поразили три встречи. На первую к Орлову из приемной на Кузнецком мосту привели одну женщину, которая хотела говорить только с Председателем КГБ России, и больше ни с кем.

У нее якобы был какой-то «очень важный для органов сигнал», как выяснилось — информация о «деньгах партии». Видно, начитавшись статей и наслушавшись передач, полных безумных домыслов и фантастических допущений, она сбивчиво рассказала о том, что видела, как какие-то люди в дни путча заносили во двор райкома партии тяжелые мешки, а потом, когда здание было опечатано, там ничего не оказалось.

— А почему вы думаете, что это деньги партии?

— Так это ж ясно! Что коммуняки еще могли прятать?

Орлова резануло слышанное уже не раз им слово. тогда, у Белого дома, оно звучало как самая грубая брань, как самый мерзкий эпитет.

— А вы не допускаете, что это, например, были учетные документы или какие-нибудь…

Но женщина даже не дала ему договорить, сорвавшись на крик:

— Да что вы! У них же там подземный ход. Вы разве не знаете? Все райкомы соединены между собой подземными ходами! У них есть ход в ЦК, в метро и далеко за город!

— Как далеко? — серьезно спросил Орлов.

— На сто километров от Москвы!

— На сто?

— Д-да! — проговорила женщина, немного стушевавшись. Затем добавила: — Говорят, что на сто.

— А кто говорит? — не унимался Орлов. Ему хотелось заставить посетительницу, выдающую этот бред за «очень важный для органов сигнал», самой почувствовать абсурдность ее заявлений. Но куда там! В параноидальном запале она твердила только одно: «деньги КПСС», «подземный ход», «сто километров от Москвы».

— Вы должны… послать туда… Надо арестовать всех! Это враги демократии!

Орлов понял, что женщина просто не в себе, и, поблагодарив ее за «очень ценную информацию», поспешил с ней расстаться. Однако у него осталось тягостное ощущение общения с человеком, находящимся в плену навязчивых идей, граничащих с помешательством.