За линией Габерландта

Дождавшись, когда неожиданный посетитель вышел из кабинета, Дымов приоткрыл дверь и вежливо спросил:

— К вам можно, Кирилл Власович?

— Входи, входи, — голосом доброго друга ответил Омаров. Почтительность плановика ему всегда нравилась. — Входи давай, — повторил он. — Ты вообще можешь входить ко мне, когда надо. Без всяких этих докладов, ты человек свой, проверенный.

Он встал из-за стола, без стеснения потянулся. Настроение у капитана было хорошее. Засиделся, пока разговаривал с тем посетителем.

— Благодарю вас, капитан, — ответил Дымов. — Вы очень добры ко мне. И я стараюсь быть как можно полезнее для вас. Такое сейчас время, мы должны во всем помогать друг другу, работать сплоченно, дружно. Когда людей связывает братская дружба, врагу труднее разбить их, не правда ли?

— Вот именно. На эту тему у меня только что был один разговорчик. Ты знаешь, кто это сидел у меня?

— Нет, откуда же…

— Майор из НКВД. Такие глупые вещи говорил, слушать не хочется. Чтобы в нашем коллективе!.. Да он не знает, что я сам подбирал каждого человека! И ручаюсь за своих людей головой, понятно?

— Кто же ему не понравился?

— Конах. Этот скромный бухгалтер, который тише воды, ниже травы. Что он о нем знает? Да и фактов ни каких, просто подозревает. Ну, так я сказал ему…

— Известно, вы в обиду своих сотрудников не дадите. Вот почему у вас приятно работать, Кирилл Власович. Я это очень ценю. Мы все ценим.

Дымов замолчал, потом сказал, как человек, который ценит время:

— Если позволите…

Он разложил папку, вынул бумаги.

— Подожди, — отмахнулся Омаров. — Тут вот какой разговор. Директор треста предупредил меня, что запас муки и основных продуктов у нас на базах уменьшился. Это правда? Как там по отчетам, я давно не проверял остатки, не в курсе.

— Да, товарищ капитан. Продуктов убавилось примерно на одну треть. Остался четырехмесячный запас.

— Очень мало. Шесть судов становятся сейчас под погрузку в Находке. Ты дал указание, что грузить?

— Да, товарищ капитан. Вот радио в порт. Первым выйдет «Кулу». На него погрузят муку, масло, табак. Вторым — «Джурма». На ней взрывчатка. Потом «Анадырь» с техникой. Подпишите, и я сейчас же передам радиограмму. Все, как положено.

Омаров подписал. Дымов не уходил.

— Страшное время. Война, — задумчиво сказал он.

— Не горюй, Дымов. И не такое вынесли, а теперь… Какая сила поднялась на немцев! Временные неудачи, а может, и военная хитрость. Заманиваем. Ну что ж, бывает. Только слабые люди теряют голову. Таких мы всегда поправим. А если надо — накажем, чтоб другим неповадно было. Паршивых — из стада вон.

Дымов помялся, потом сказал, понизив голос:

— Вчера здесь был агроном из Айчана. Знаете, пожилой такой, кажется, Волков его фамилия. Так он в разговоре заявил, что если еще Япония вступит, тогда мы окажемся в мешке. И все это таким тоном…

— Негодяй! Пораженческие речи сейчас хуже всего!

— Он и о вас с усмешкой говорил. Нашлись, что поддакивали ему, соглашались, разговор поддерживали.

— Кто? — Голос Омарова звенел, накалялся.

— Агроном и зоотехник из Мульена. Тоже субчики хорошие. Германия, дескать, сильна, ее голыми руками не возьмешь…

Омаров сорвал трубку телефона.

— Майор? Это Омаров говорит. Ты вот подкапывался у меня под этого… Ну да, да. А сам не замечаешь, что у тебя под носом пораженцы агитацию разводят. Кто? По телефону нельзя, приди, потолкуем… Это из тех, кого я недавно принял вместе с совхозами и еще не успел проверить как следует.

Дымов вышел из кабинета, с непроницаемым видом прошел по коридору и плотно закрыл дверь своей комнаты. По телефону он сказал Конаху:

— Ты мне нужен. Да, в семь.

Тот хотел спросить что-то еще, но Дымов быстро повесил трубку.

В семь часов начальник планового отдела гулял по дороге за городом, скучающими глазами смотрел по сторонам. Конах стоял в кустах. Ждал, воровато оглядываясь.

Они сели на закрытой от взоров полянке. Дымов с откровенной насмешкой посмотрел в лицо бухгалтеру.

— Он жив, наш мальчик.

— Как — жив? — Конах даже вскочил.

— Вот так. Жив. И даже не ранен.

— Не может быть! Пуля сбросила его в реку. Как камень, ушел под воду… Я еще подошел, посмотрел. Не выплыл.

Дымов хмыкнул.

— Мистика какая-то… — пробормотал Конах.

— Стареем мы, наверное, друг мой. Никуда уже не годимся. И глаз подводит, и руки, и энергия не та. Белый Кин в этом отношении более удачлив. Смотри, как у него с Бортниковым…

— Придется ехать опять, — безо всякого энтузиазма заметил Конах.

— Придется, — в тон ему отозвался Дымов. — Только не в Катуйск, а в Кирелях, на север. Там есть оленесовхоз, километров триста от последнего прииска в сторону Неры. Нужно сделать ревизию в этом хозяйстве.

— А что такое? — Конах сразу насторожился. В такую глушь, это же месяцев на пять, как в ссылку…

— Ты на подозрении, вот что. Уезжай с глаз долой. Если бы не война, из твоего города уже пришли бы справки. Понимаешь? Занялись твоей особой, проверка, слежка.

— Они подозревают меня в покушении?

— Кажется, да. Скрывайся скорей. Завтра же.

— Хорошо, хозяин, я понял, — упавшим голосом произнес Конах. — А как с рацией? Кому передать шифр и папку?