За мгновение до мечты

«Я уже скучаю, Тая. Пишу это и тоскую по тебе. Но обернусь, посмотрю, как вы с малышкой спокойно спите – и мне становится мирно. Я буду каждый день думать о вас и желать «доброй ночи». И услышу, если ты мне ответишь. Я бы согласился отдать все, чем владею, только чтобы быть с вами. Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня… Хотя нет. Знаю, ты уже простила».

– С любовью, твой капитан, – вслух прочитала я.

Стану каждый вечер перед сном плакать – полегчает? Вряд ли. Я зажала письмо в руке и пошла спать. Если оно будет под подушкой, Бьёрн наверняка мне приснится.

Но он так и не пришел.

Мама сводила меня с ума. Она приехала через неделю после того, как я вернулась домой, и теперь настаивали на том, чтобы пожаловаться на Бьёрна «высшему руководству». По ее словам, у папы были связи, и он мог связаться с начальником начальника, а тот – со своим начальником… В итоге у меня случилась истерика. Слава богу, Ариэль и Мун выгуливали Любиму в саду, и дочка ничего не слышала.

Мама была оскорблена поведением Бьёрна и не хотела понять, что он не мог иначе. Она жалела меня и «брошенного» ребенка.

– Я знаю, ты любишь его, но давай поступим правильно!

– Услышь меня! – завопила я после нескольких неудачных попыток до нее достучаться. – Будь на моей стороне! Если ты сейчас не поймешь, потом будет поздно.

Мама всплеснула руками и опустилась на диван.

– Тая…

– Да, я буду орать, если иначе ты не понимаешь!.. Уф, что же это такое… Совсем уже себя не контролирую. Мама, не надо. Молча выслушай всю историю до конца, а потом либо подставь меня, либо поддержи.

И она слушала. Я долго говорила, целый час, если не больше. От самого начала и до конца. Со слезами, болью и улыбками. О Бьёрне, о его жене, об Элиасе. Об Авроре и работорговцах. О Хадре и ее «стае», и безумной юной любви к золотому терронцу. О них всех. Казалось, это произошло в далеком прошлом, но я могла коснуться его и не собиралась отпускать.

– Если ты будешь трезвонить на каждом углу, что Любима – дочка Бьёрна, ее у меня отнимут. Мы не должны высовываться. Тихо, спокойно станем жить для себя. Бьёрн никогда не предавал меня. Он полюбил, и в этом наша общая печаль. Не пытайся сломить мою веру в него, ничего не выйдет. Я бужу ждать. Я продолжу любить. Это – мой выбор, мама! Не твой, не папин, ничей, только мой. И у меня хватит сил справиться с чувствами и остаться собой.

Она долго молчала, глядя в окно, а затем поднялась и шагнула ко мне.

– Прости. Я думала, что поступаю правильно. Не хочу делать тебе больно. Давай начнем сначала? Я постараюсь принять Бьёрна, а ты позволишь мне заботу.

– Хорошо.

Мы обнялись, и мне полегчало.

– Папа когда приедет?

– У него много работы, но он постарается навестить тебя на следующие выходные. Кстати, ты не против, что Ари и Мун поселились здесь?

– Буду против, если они надумают уезжать.

Жизнь понемногу входила в колею. Не скажу, что я была счастлива, но и плакала немного – всего-то по часу полчаса перед сном. Это стало привычкой и спасало от боли, которая обострялась ночью, а утром мне верилось в лучшее.

Любима развивалась быстро. Очень скоро она начала ходить вдоль дивана, а потом – стоять без опоры. Доча ползала по всему дому, и приходилось постоянно мыть полы. Я даже хмыкнула разок, увидев Муна со шваброй и в старых джинсах. От его былой таинственности и следа не осталось, но он по-прежнему был красив и обаятелен. Я радовалась, глядя на зятя и его трепетное отношение ко всему окружающему. Особенно нежен он был с Ариэль. Поначалу казалось, что чужое счастье станет колоть глаза, но мне в их обществе, наоборот, было спокойнее.

Мы договорились, что ничего не сообщим родным о появлении Любимы. Пойдут слухи, и постепенно люди догадаются, от кого я родила малышку. Но что-что, а держать рот на замке мама умела. Ариэль и Мун тоже помалкивали, и первое время все было тихо. Несколько раз приезжал папа, и остался в восторге от внучки. Любима очаровывала с первого взгляда, от ее улыбки таяли сердца взрослых. А уж когда она начинала гоготать, всем хотелось непременно взять кроху на руки и поцеловать. Если она была не против, я с радостью отпускала ее «покататься».