За миг до тебя

Мальчик в это время протёр кривоватые лапки носовым платком и достал из кармана банку. Открыв её без особых усилий, всего лишь дёрнув за кольцо на крышке, он вывалил содержимое в тарелку у ног и только тогда ответил:

— Мама, я нашёл эту девочку сегодня утром здесь, на этом месте. Она скулила, потому что очень хотела писать.

— Ах, да, я вспомнила! Она приблудилась к дяде Серёже. Они пришли вместе вчера ночью.

Саша кивнул и умоляюще посмотрел на мать:

— А можно отставить её себе? Я буду гулять с ней, мыть и кормить! — заручившись смачным чавканьем, сын покинул новую подружку и вошёл в комнату. Инна инстинктивно дёрнулась, пряча голую коленку под одеяло, впрочем, Саша не обратил на это никакого внимания. Он откинул простынь на диване, — моё воспитание, умилилась мать, — и присел на краешек, так, чтобы видеть её и Сергея, который, по всей видимости, тоже проснулся, но Инне пока не хотелось оборачиваться.

— Я её помыл в тазике и вытер своим банным халатом, раз нет подходящей тряпочки. Ты его всё равно в стирку кинула. Гулял с ней два раза…

— Два? — Инна нашла глазами светящиеся красные цифры на электрическом будильнике: пятнадцать двадцать две!

— Покормил, вытряс из копилки деньги, помнишь, я копил на энциклопедию "Подводный мир"? Вот, часть израсходовал на собачьи консервы, часть на поводок с ошейником. Хватило на самый дешёвый, осталось даже немножко. Сдачу я на трюмо положил…

— Господи, Саша, три часа дня. Ты сам-то ел что-нибудь? Почему же меня не будишь?

— Ел. Бутерброды делал. Мама, — он на секунду отвлёкся, глядя, как сытая такса цокает по полу коготками. Псинка приблизилась к ним, заглянула в лицо Саше, безапелляционно признав в нём главного, понюхала воздух возле кресла и села, тряхнув чистой волнистой шёрсткой, — мама, ну посмотри какая она красавица! Они подружатся с Торой, и мне не будет скучно одному! — это был беспроигрышный аргумент. Любая мать, переживающая за ребёнка, лишенного привычной среды, друзей и увлечений, согласилась бы, не раздумывая.

— Ладно, — сдалась Инна. Она и не думала возражать, ведь эту собаку привел Сергей. — Но мы немножко подстрахуемся, вдруг у этой собачки есть хозяева и они сейчас места себе не находят, переживая за неё.

Саша обрадовался. За Инниной спиной пошевелился Серёжа. Она оглянулась и увидела, что он, внимательно следивший за односторонним диалогом, показывал Саше поднятый вверх большой палец. Ох уж эта мужская солидарность! Ну, ничего, и в нашем полку прибыло: помимо черепахи к их берегу прибилась очередная особа женского пола.

— Саша, будь другом, поставь, пожалуйста, чайник, — Инна деликатно спровадила сына из комнаты, затем быстренько натянула ночнушку до щиколоток и после этого приподнялась над Сергеем, встав на коленки.

— Ты выглядишь почти здоровым! — для полной уверенности она пощупала сухой тёплый лоб. — А ночью весь горел, не понимаю…

Серёжа погладил её руку чуть шершавыми пальцами и улыбнулся:

— Со мной всегда так. Ещё с детского дома. Там не любили больных, заранее считая симулянтами, отлынивающими от общественно-полезных работ… И боролись не с источником болезни, а с её носителями…

Инна смотрела на него, не отрываясь:

— Это малоинтересно…

— Продолжай, пожалуйста.

— Больных у нас помещали в изолятор, который почти ничем не отличался от карцера… Низкая узкая комната-пенал, без окон, с болтающейся голой лампочкой под потолком и тяжёлой скрипучей дверью — ослабшему ребёнку ни за что не открыть без посторонней помощи, — Сергей вымученно усмехнулся. — Наверное, чтобы болезнь не просочилась наружу… Я после двух раз в изоляторе научился быстро выздоравливать: закалялся, самовнушение, конечно, ну и сила воли. Бывало, вспыхну, как та лампочка, пылаю, до рези в глазах, а потом гасну. И всё. На мне даже раны не воспалялись, высыхали тут же и рубцевались, никаких противостолбнячных сывороток не требовалось… — после совместно проведённой ночи он стал ей больше доверять.

— Я научился бояться за других. Очень страшно осознавать, когда кто-то из твоих друзей заболевает… Ещё не болен, но вот-вот, а ты бессилен чем-либо помочь! Этот страх из детства запомнился больше всего…

Саша терпел долго, стараясь не мешать беседе врослых, но чайник закипел, выдавая носиком свистящие трели, и он просунул голову в комнату, чтобы напомнить о себе. Мама сидела к нему спиной, драпируя складками фланелевой рубашки розовые ступни, но было видно, как она держит в своей руке дяди Серёжину ладонь, другой рукою гладит его по груди, словно маленького ребёнка. Какая дурочка! В её возрасте надо гладить мужчину совсем не так, тем более такого, как дядя Сергей, похожего на Кристофера Ламберта — Сашу покорил образ бессмертного Дункальна Макнаута. На протяжении всех серий своей нескончаемой жизни Макнаут спасал и перецеловал много женщин, не способных пережить его, и смотрел на них не так, как Сергей на маму. Он смотрит на неё сейчас как… да вот как эта собачка глядит на самого Сашу, преданно и верно. А они же взрослые люди! Кого стесняются?

— Мама, чайник готов! Я сам заварю вам чаю.

— Да, родной, сделай милость!