За миллион или больше

Точность оказалась неотъемлемым свойством лейтенанта, который перед беседой наверняка внимательно изучил бумаги.

Пятнадцать месяцев назад в воскресенье после обеда в Бьевре случилось происшествие, взволновавшее весь округ. Некий Давид Шнеберг был убит на своей вилле. Шестидесятивосьмилетний старик владел кожевенным предприятием на площади Оперы в Париже. После смерти жены он жил один.

Девушка-служанка нашла его труп в понедельник утром.

– Разве она жила не на вилле?

– Да нет, на вилле. Но по воскресеньям она всегда уезжала к родственникам в Сен-Уан. Алиби в порядке.

– Время преступления?

– По мнению судебного врача – воскресенье, между четырнадцатью и восемнадцатью часами.

– Орудие убийства?

– Череп пробит тупым предметом.

– Каким именно?

– Его не обнаружили.

– Мотив?

– Неизвестен.

Вопросы Фушероля были коротки и немногочисленны. Они касались только существа дела. Морис увидел комиссара в совершенно новом свете.

«Зачем, собственно говоря, он попросил меня сюда приехать?» – думал Морис. Оба случая, казалось, не имели ничего общего.

Так ничего и не сообразив, он вынужден был ограничиться ролью слушателя.

– Что-нибудь украли? – спросил Фушероль.

– Это не было установлено. Давид Шнеберг сам вел свои дела. Каждое утро он уезжал в Париж, а вечером возвращался в Бьевр. Если он и хранил дома крупные суммы или ценные вещи, то об этом никто не знает.

– Друзья, знакомые у него были?

– Увы, нет, он жил очень замкнуто.

– Любовницы?

– Тоже нет. После смерти жены он стал предпочитать выпивку.

– Подозреваемые?

– Свидетель заметил поблизости неизвестного за рулем «ягуара». Опознать его не удалось. – Полицейский развел руками, выражая свое сожаление. – Преступление до сих пор не раскрыто.

Фушероль иронически посмотрел на Мориса.

– Идеальное убийство или случайное стечение обстоятельств, благоприятных для преступника? Что это: особо выдающееся злодейство, или ему просто повезло? Подходящий случай для возобновления спора между Дюпоном и Морэ.

Морис промолчал. Лейтенант вежливо улыбнулся.

– Хорошо, – буркнул Фушероль. – Давайте перейдем к вашему свидетелю.

– Маноло Санчес, тридцати семи лет, испанский подданный, по профессии каменщик, проживает в Бьевре, – читал лейтенант протокол. – Женат, отец четверых детей, репутация хорошая. Здесь записаны показания, которые он дал в день, когда было открыто преступление.

Комиссар бегло посмотрел бумагу, отпечатанную на машинке, и протянул ее Морису.

– Ознакомьтесь.

Показания Маноло Санчеса, сформулированные участковым полицейским, выглядели сухими и безличными.

«В воскресенье 12 июля во второй половине дня я вскапывал свой огород, находящийся на улице Ферье. В 16 часов, закончив работу, я сел на мотоцикл. Мне требовался бензин, и я поехал к заправочной станции Шелл на улице Сакле. Там была очередь, первым у колонки стоял красный „ягуар”.

Я очень интересуюсь спортивными машинами, а этой марки еще не видел. От нечего делать я начал ее осматривать. Автомобиль был парижский, поскольку номер кончался цифрами 75: весь я не запомнил. За рулем сидел мужчина, пассажиров не было.

Залив бак, я пошёл в кафе. Находился там около получаса, не больше, Затем поехал домой. Двигаясь мимо дома Давида Шнеберга, я опять увидел „ягуар”. Он стоял рядом с воротами сада, совершенно пустой.

Хотя на заправочной станции я хорошо разглядел водителя, но не смогу его описать. По фотографии узнаю определенно».

– Ну и что, узнал? – спросил Морис.

Полицейский кивнул.

– Да, вчера в газете. Санчес в коридоре. Позвать его?

– Да, немедленно, – ответил Фушероль и поднялся.

Полицейский подошел к двери и крикнул:

– Маноло Санчес!

В комнате появился темноволосый мужчина маленького роста с мохнатыми бровями и обветренным лицом. На нем была тесная праздничная одежда.

– Санчес, – произнес лейтенант, – расскажите, пожалуйста, комиссару то, что уже успели рассказать мне.

Испанец с серьезным видом развернул газету, которую держал в руках, положил ее на стол и проговорил с сильным испанским акцентом:

– За рулем «ягуара» сидел вот он!

Толстым опухшим пальцем Санчес ткнул в портрет Даниеля Морэ.

Глава 12

Если бы флаг на плакате начал вдруг развеваться по ветру, Морис изумился бы не больше.

– Да, это был он, могу поклясться! – повторил Санчес.