За милых дам! Весёлые байки, анекдоты, рассказы и повести о женщинах и для женщин

Вот и снова разошлись. Я хожу по Останкинскому телецентру и всё время встречаю её. Она постоянно со своим усатым оператором. Абсолютно ясно, что он по уши в неё влюблён. Они вместе работают над сюжетами. Однажды я сидел в нижнем баре, пил свою «Метаксу», запивал кофе. Она сидела за соседним столиком, кося глазом в мою сторону. Мы едва поздоровались. Она сидит одна. Я сижу один. Вдруг вбегает этот её оператор, подскакивает к ней, перепуган, извиняется за опоздание. Она очень не любит, когда к ней опаздывают. Садится. Она уже взяла ему кофе. Они что-то бурно обсуждают. Всё как когда-то у нас. Только маленькая деталь: вместо меня – он. А я сижу за соседним столом. И не могу понять – люблю ли я её. Почему-то в душе моей нет боли. Хотя, казалось бы, я должен страдать. Но поскольку всё делается у тебя на глазах, открыто, не так больно. А может, я уже достиг того болевого порога, когда дальше некуда. И надеяться не на что. Мне всё время вспоминается история Манон Леско. Ах, как хочется сделать из этой истории мюзикл! Он будет самым современным мюзиклом. Потому что за сотни лет не изменилось ничего. Жива она – Манон Леско. И жив кавалер Де Грие. В том или ином виде. Хотя и она не Манон, и я не кавалер. Ой, не кавалер.

У неё своя жизнь, у меня своя. Я уже ничего от неё не хочу и никакого зла ей не желаю. Я понимаю, что этот оператор ей помогает. Он ей для чего-то нужен. Он там где-то по пути к её дому живёт. А если чего-то в нём не хватает, она дофантазирует. Он её ещё и домой отвозит. А я мавр, маврушка, который сделал своё дело и может отдыхать.

Однако проходит ещё пара недель. Я в плохом настроении, а оно у меня сейчас почти всё время плохое, вхожу всё в тот же нижний бар. В конце очереди стоит оператор, за ним Татьяна. Мы уже, кажется, и не здороваемся. Так, едва замечаем друг друга. Чужие люди. У них обоих какой-то удручённый вид. Я встаю последним за Татьяной. Вдруг этот оператор, он высокий, симпатичный парень, поворачивается ко мне и через её голову спрашивает:

– А почему вы со мной не здороваетесь?

И тут я срываюсь:

– А вы кто – мой друг, знакомый, родственник? Я даже не знаю, как вас зовут.

– Серёжа, – говорит он мне.

– Вася, – говорю я ему и замолкаю. Мне становится стыдно. С чего это я на него набросился? Что он сделал мне плохого? Он мне не нравится только лишь тем, что он рядом с ней. Но он же не виноват, что влюбился.

Я стою весь в ярости, перевожу глаза на её лицо и вижу, как по щеке её бледной катится слеза. Одна, потом вторая.

– В чём дело? – не выдерживаю я.

– Помоги мне, – говорит она. – Мне так плохо.

– Пойдём, – говорю я ей, беру за руку, и мы уходим из бара. Надо было видеть лицо этого оператора. Нет, лучше не надо. Не надо было видеть этого лица.

Я и не оглядывался, ведь некоторое время назад я был в его положении. Мне даже жалко его стало.

Мы с Татьяной вышли из бара, сели за столик в соседнем буфете. Я сел напротив неё. Взял её руки в свои. И началось.

– Они меня ненавидят. Они готовы меня сожрать. Они всё делают мне назло. – Это о её группе, где она работает уже в штате. С карьерой актрисы уже всё закончено.

Я сижу, слушаю, держу её руки в своих. Потом говорю, что она сама ведёт себя неправильно, высокомерно. Она должна понимать, что она красивее окружающих её женщин. И вызывает этим раздражение. Она не оставляет им шансов на успех у мужчин. Она должна вести себя скромно. Не тянуть одеяло на себя. Она здесь работает, а не ищет ухажёров. Если её кто-то не любит, значит, она неправильно себя ведёт. Надо разговаривать с людьми. Она тебя терпеть не может, а ты сделай для неё что-то хорошее. Похвали её платье, прическу, ну и так далее.

Я говорю, глажу её руки. И вижу, как на щеках её выступает румянец, слёзы давно высохли, глаза ожили. Лицо её становится снова родным и близким.

– Спасибо тебе, – говорит она, совсем уже успокоившись.

– Теперь это твой парень? – спрашиваю я.

– Нет, мы просто с ним работаем.

– У тебя с ним любовь?

– Какая любовь, о чём ты говоришь? Один раз целовались в машине, вот и вся любовь.

У меня такое ощущение, что для неё поцелуй ничего не значит, что-то вроде рукопожатия. Впрочем, сейчас это не только у неё.

– Я так понимаю, что он должен тебе в чём-то помогать?

– Я тоже так вначале думала, а теперь вижу, что никакого веса у нас в компании не имеет.

Бедный парень, попал хуже меня.

– Зачем же всё это нужно?

– Работаем вместе – вот и всё.

– А где же наш красавец-артист?

– Я его почти совсем не вижу. Только когда кто-нибудь из его друзей зовёт в театр на премьеру, вот тогда и встречаю.

– Бьётся ретивое?

– Ни капли, другая жизнь.

– Ладно, – говорю я, – иди к своему оператору, а то неудобно.

– Спасибо тебе, – опять благодарит она и, уходя, добавляет: – Я по тебе скучаю.

– Я по тебе тоже, – вырывается у меня.

Вот так мы и живём. Она продолжает встречаться с оператором, но я уже не ревную. Я понимаю, что шансов у него никаких.