— С этим фраером, который буквалистски подгадал грянуть к вам — рука об руку со мной, лучше быть начеку. Он — левый. Мы поравнялись только в трех шагах от вашего дома, а познакомились — между первой и второй лестницей, и вправе ли я ручаться — за положительные свойства его характера и за ваше благополучие? Вам не кажется, что он весьма подозрителен? Особенно его девиз:
А возможный из уличных Поллукс, прокручивая танцорок через плечо, затирая в картавое танго «Серебряная гитара» или перебрасывая рывком — в буги-вуги, забабахивая — в звякающие морески, в полуповороты, полупоклоны и прочие полумеры, успевал им нашептывать:
— Кто, по-вашему, этот рифмач, представившийся — моим закадычным другом и нареченным братом? — и сокрушенно вздыхал: — Боюсь и предполагать… Я натолкнулся него — в самой отпетой точке города, по моим действиям так и назвавшейся —
Но от этих полезных уведомлений и впечатляющих сообщений, от этого внезапного сюжетного напряжения связность кутежа не рассыпалась и почти не всколыхнулась, даже фланг, закрутившийся за пустырь, чтоб откинуться в пикник, остался деликатней соломенного убора, пусть и поспешил сличить танцевальные пируэты, которые перетаскивал по пустырю, свои пустырные па — с колодкой заколодившей, но никто не желал обидеть посланцев самой любезности — ошельмовать сомнением, так что перламутровки и бархатницы улыбок струили неправдоподобный узор — условным смертному и бессмертному, или условным прошляпившемуся и лопухнувшемуся… ибо упомянутая шляпа-плантация забылась на улице, как и кружева-лопухи, а кавалеры для предстанья пиру перешли — долгий темный коридор, и теперь трудновато определялось, кто в них кто. Впрочем, в глубинах празднества все же совершались некоторые подвижки, где-то на дне крутилась работа и что-то неприметно стягивала и свинчивала в карманы, укомкивала — в декольте, подклеивала к изнанке столешницы — на масло, крем и джем, пропихивала дальше в рукав — двойные карты, другое заточала за частокол зубов — и торопливо жевала любовные письма, рапорты, анонимки, микропленки, а нашедшийся в компании некто комедиант — колокольные уши, почти не разжимая губ, ободрял поджавшихся чревоугодников — скрипучим чревовещанием:
— Кушайте, кушайте! — и с оглядкой на уличных кавалеров внушал: — Это все — их попытки отвлечь вас от самого вкусненького… — а взяв чуть левее, шуршал подбитым махолетам танцпола: — Вы не находите, что стоит проверить прошлое наших новичков? Попутно и всех присутствующих…
Кто-то книжник, набумаженный дух, увлеченно наблюдая — зыбь скрытного, перекаты потаенного, смеялся и спрашивал у пришельцев:
— Можете открыть в Книге Жизни страницу, на которой вы есть? Не вписано ли там — для чего? Какие-то комментарии, толкования?
На что оба кавалера, невзирая на молочную свежесть знакомства между собой, отвечали единодушно и слаженно:
— Не сегодня.
Все же оба были по горло заняты — рок-н-роллом и, отирая взмокший лоб, едва догоняли его сломанные диагонали, противотанковые ежи и вольты в артесонадо, в кессоны, и выбросы в небо, успевая заскочить в задохнувшийся шиворот-выворот — буквально на подножку, в угли, и еще благородно старались не опрокинуть жаровни бронзового заката — или рядовые утятницы и вполне естественно не замечали раскипевшейся вокруг черной бухгалтерии.
Между тем нервные перешептыванья скатывались — в негодования о вспышке золотой молнии, грозовом зигзаге, о слишком результативном мановении Золотой Ножки, на которую слетаются визитеры из ниоткуда. Пусть пока и не сложилось, что именно пришельцы хотят похитить — или даже не