За мной следят дым и песок

Кстати о великой, по обыкновению влагаемой Интересным Лицом во все, чего ни коснется, и знаки на тех и этих холмах оба спутника предпочли бы атрибутировать — как мету присутствия души, а не иной естественности бесценного друга, рассредоточенной, например — на сорок ломтей и разносолов, причитающихся, пусть и по справедливости — каждой провинции, и на ноготке ложки — далеким городам-побратимам, так что прибывшим, горячо ищущим выход — на непосредственную телесность И. Л. и заключение ее в ощущения как можно скорее, не придется — бегать и собирать или катать из снега…

Не решились и гости трактовать маргиналии, уснастившие склоны, как наложенные на пространство печати, тем более отсмотреть в интервалах меж выпавшими печатями — иносказание: схватившиеся дни мира, в коих по техническим или надуманным поводам отсутствует Интересное Лицо, и выглядят приспущенными — пламена светильников, кроме самых дальних, по определению негасимых, и прикрученными — сопла, тигли и камины, и печи с отроками, а содержимое котелков цинично приближено к гравюре. Понижены категории пожаров и просветы между домами, и задуто — все загоревшееся стыдом, надеждой и фикс-идеей, и тлеющее цепной отдачей, и чуть не вспыхнувшее убеждение, будто город на семи холмах глухонемоты и сменяющий его иногда город-луг благоприятствуют взятию на себя ударных обязательств, а для определенной работы в определенном направлении — просто идеальны! Тем не менее приятели, уверенные, что Интересное Лицо уподобит дольнее — горнему, изведет суетное и низкое — высоким, немало поражались, насколько последнее — облачно и даже тучно, и изрыто, будто искали драгоценности, и насколько в отсутствие Интересного мнятся запах аргала, гуано, копролита и смог, и сделавшийся мрак… в целом же мимесис сравнялся — с оползнем, зачехлившим все и вся и лижущим гостей — ледяным дыханием царства теней. Между тем спутники пытались определить и робко полемизировали — присутствует ли на этой улице хотя бы взор Интересного Лица? Или дано утешение, что взор И. Л. лежал и блуждал здесь — когда-то?

Не исключено, что размещение на дисгармоничной окраине, на куличках суток, опущение за такт — оплошность не города, а проходного его летописца — Причастного № 1001, кто представился к описательству — не служением, но порывом случая… как и тот обожатель дорог закатился — в его спутники… и не хлопотал найти — аутентичные подлиннику слова, не озарил — ошеломляющими, сенсационными эпитетами, но — вымученными, смутными, шаткими, деструктивными, иначе говоря — не нашел к городу ключей. Притом и тогда, и сейчас огребает, заимствует и уточняет жизнь — при пособничестве очков «Катакомбы», несомненно, стилеобразующих. Или погрешность города — в том, что сфокусировался в линзах «Неодолимость пробела», но запорошенных неодолимым — до гагатовых?

Возможно, слепая вера очкового, будто населенный пункт угнездился — не только в сердце Интересного Лица или в отсутствии названия, слишком слепа? Или, напротив, налицо — глубоко спрятанный и зачервивевший носителя недостаток веры. Вероятно также, что снег рьяно симпатизирует — прекрасному воску отпечатков, и все увиденное — только отпечатление алчбы Причастного № 1001, как и Ставшего ему Спутником, немедленно стяжать — теплый кров и дымящийся очаг дорогого друга, оттиск погони, клеймо позывов и похоти, а не усердий души — кажется, работ не по профилю сих перекатных, ведь избрали — непритязательное, машинальное скольжение по поверхности, воссев на закорки к железу, и бесцеремонность сырья: мякиш прохладцы, что и повлекло в отпечатки и опечатки — мотивы зимы и ночи… блокады, осады, мора. Впрочем, не менее допустимо, что колония человеков и посадочные площадки домов, куда собрались вклиниться конкистадоры, много раньше застолбили — другие силы, бескомпромиссные и господствующие… как давно забронированы оставшиеся места на приличном кладбище.