Обнищавшая до грифа, удлинив слух — воронкой ладони и едва расслышав, отвечала дрожащим голосом:
— Доносы имени вашего носа! Каждый день учитель доносил до нас только любовь — полную шинель и маленькую пилотку. Да! Из закоулков его шинели, с западного и с украинского ее фронтов нам порой высыпался гостинчик! А люди, отрезавшие ему угол дома, пользовали за буквы — капусту, картошку, морковку, горох… Расписывали свое житье-бытье — свеклой и… да, яблоками и грушами! Дневник приусадебного вершка и подшивка погод… Так что не знай я вас, юноша, тысячу лет, я бы объявила, что вы — толстый враль. Что вы — клеветник!
— Правда, я не услышал выигрышное слово
Вытряхнувшая из ручной слуховой воронки — недослушанное, отирая о чалму — птичью судорогу с ладони, а может, дезинфицируя руку на шелестящем фитиле, добронравно отвечала:
— Да все вы одинаковы! У меня с вас такое ощущение, будто мы сорок лет прозябали в браке.
— Слушайте, я всегда знаю, как должен поступить — заблудившийся в идеалах, идолах и священных шакалах, и как — понесший грязную поварскую руку к приправе
— И уверены, что для меня это — неожиданность? — фыркнула сдувшаяся до грифа.
Разносчик-попутчик, нацепивший бороду — попутчицу птиц, дразнил причет редуцированной до грифа:
— Вы подумайте! Ах, вы подумайте… буде вам иногда неймется думать! — и вменял старушенции: — Если вы — еще в богатырской фазе и можете ощипать горы и запрячь реки, в общем — живете не по средствам, то не исключено, что ваш наставник — в противофазе. Выпустили годность — из сруба и из его аскетов, и из плантации! Конечно, на время… только до морковкина заговенья. Вытрясли из франтоватого армяка — изюм, сахар, муку… Намазывайте на лицо печаль, все же сетование надежней смеха, и сердце при печали лиц делается краше! А лучше — оглянитесь на своих засыпавшихся и на пользу, насочившуюся из них — под облака. На книгу их жизни — с рисовое зерно. Превосходный экземпляр. Выставочный, но не библиотечный. Так что подрядите себе у любви — нового законоучителя и другие уроки.
Стригущее Контральто рядом с Вашим Корреспондентом, заедавшее раньше — возрастное изделие колбасу, теперь цепляло последние поступления или, слушая музыку вселенной, продавливало в ее оркестры — газонокосилку:
— Посадили якорь и собрались жить всегда, но ударило в голову — и передумали. Сейчас так мало последовательных людей!
Непокорные, прорастающие сквозь стрижки и поучения, пришепетывали:
— Когда столько собираешься, обязательно что-нибудь упустишь. Например, где находишься и что с тобой происходит. Или как тебя звать — и зачем?
— Вместо несгораемых букв — съедобные, вырванные у грунта и вырезанные из воздуха, уровень нектара в алфавите не уточняем… Вместо барака — этажи стервятников, примерки, прикидки, ориентировки… — бормотала конфузная Клок. — А принеслось ли нам что-нибудь — совпавшее с замыслом, не на замену, непереходное? Хоть что-то или кто-то исполнит возложенную на него подлинность? Или — хлебные золотые шары, восковые перевертыши, заимствование, подлог, предварительное расследование, виселица… Хлебные шары, восковые замочные скважины, подражание, плагиат, рецидив, гильотина… Шары, круглые идиоты, пли!..
Разносчик и переносчик с застрявшими в бороде не то ягодами, не то сухими листьями и мелкой птахой ставил дело на ребро.
— Бомбардирую — встречной головоломкой, дорогуша. Как раздать сотню-другую подлинников — всем заслуженным желающим, построившимся в кольца и в петли? Развернуть не числящую конца процедуру — в очаге цейтнота и мер? Ужо не затевайте, не затягивайте несправедливость. К тому же топоры и лопаты для раздач туповаты. Да и получатель.