За мной следят дым и песок

— А может, вы просто кокнули своего брата… Своего Авеля, — задумчиво говорил гражданин Максимилиан.

Дата сообщения: ветер, рассеянно листающий островное государство Лазурь — от предсказания до перехода через мифические династии Самум, Хамсин, Мистраль, Суховей — к сокращению до кровель и флюгеров — к рассеянию в цитатах: в повисших бельведерах и трипланах листвы, под которыми не было ни стволов, ни железных стоек, ригелей, тросов, ни темных красок, но разливалось золото, и над лохмотьями шиповника столь же свободно реяли — рой оловянных пуговиц в виде розочек, неизвестно что и к чему пристегнувших, и разбросанные там и тут крахмальные панамы ромашек.

Вместо прогоревших опор поднимались звенящие тары-бары легких птиц — птичьей фарфоровой крошки — и глушили клекот кружащих над эспланадой стрел. В тарабарщину вплетались фальцетные, сопранные, альтовые балаболы — по улице шествовали попарные малышовые. Кратчайший в колонне незакрываемых ртов и от уровня трав — был облачен в бордовый блейзер со снежным кантом и в шейный платок, столь мизерные, словно в портных у него подвизались стрекозы.

Любительница мороженого, не вмещаемая ни в чьи-то короткие объятия, ни в свои прошлогодние данные, разве — в затяжную историю любви, выдающей возраст — обледеневшего лакомства или любящей, склонилась над стеклянным лотком с флажками в цвета мороженого, пристрастно разглядывала и выбирала — и, расщелкнув наконец портмоне, сначала тянула из его закоулков — пожелтевшее фото в забытой зубчатой кайме и, быстро поцеловав кого-то с бородкой и вложив таинственного назад, уж после неспешно отсчитывала купюру.

Перестук и треск, локотки и копытца рыскали на коньке трибуны, на подиуме гостеприимств. Одно из трехногих кресел, несомненно, готовилось сделать пролет или пикет над эспланадой, а после собрать на себя и чины вертикали, ничего, что в обратном назначении, но невидимые гончие, неуловимые и непостижимые — для нижних ступеней, снимали выскочку с маршрута и втягивали на допущенную канву, возвращали на действия по инструкции, уж не по приказу ли превзошедшего кресла и седла? Не по скрипу ли короля стульев Бордо, чья холодность к броскам пошлости тонко подчеркнута снежной нитью?

Ваш Не досчитавшийся ни эспрессо, ни капуччино с птифурами, а также Ваш Смущенный излишней прозрачностью посуд — на столах под озаренными парасолями и под хлопочущими о ветре, с ними же — Ваш Прогуливающийся вдоль балкона шестого этажа, свернувшего с востока на юг, вознесенный сюда и удерживаемый лишь силой своего взгляда, точнее — диптихом «Южная и Восточная Дверь», еще точнее — двумя грациями восточной двери, разбирающими у фортепьяно ноты, и забавами — южной двери, выложившей юного хулигана — в радости, что четыре музицирующих руки забивают крики о помощи, разбирающего книжку-малышку младшей сестры — на картинки, болты, гайки, сюжетные пружины, горящую серу, словом, рассыпающего набор… Ваш Многогранный Доброволец сделал предположение: возможно, столы, принятые им за кофе-клуб, назначены — для более изысканных яств? Для чтений и перечтений, интерпретации, толкования, экзегезы — и вскарабкались на возвышенность, дабы подобраться теснее — к первоисточникам? Немного терпения — и осень выложит на блюда множество интереснейших архивных листов… Кстати, не есть ли то — пюпитры, окруженные треногами оркестрантов и приблизившиеся — к партитурам небес? А может, налицо — выездное заседание особых персон, ожидающих, что им спустят с высот указания? Заодно поднесут рапорты, донесения и уведомления доброжелателей… Возможны не только читальня, но и скрипторий, и кабинет, комендатура и штаб, тоже предписывающий — тем, кто под ними… Или повысились на гребень трибуны, чтобы воды не достали до души их?

***

Все, кому Ваш Корреспондент хорошо известен как Автор блестящей, пусть и умеренной по сумме использованных букв, но чрезвычайной по мысли заметки, просверкавшей тонкой снежной нитью иронии — с предпоследней полосы меж колонками «Что читать?» и «Что думать?» в № ** газеты *** за 20** год, фактически передовицы, легко согласятся, что Вашего Стреляного трудно сразить как слишком человеческим — например, навязчивым воздержанием от общего дела, так и заядлостью совпадений — на единицу отвода, на перл того же шума, обваливающих — закваску непререкаемого, замес неоспоримого.