За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Моя собственная точка зрения вызревала постепенно — на протяжении всего года. Западная печать, телевидение и радио персонифицировали конфронтацию между Горбачевым и Ельциным. Между тем, проблема не сводилась к личностям, она была гораздо глубже. Конечно, эти два человека ненавидели друг друга. Несомненно также и то, что оба хотели быть лидерами в ситуации, где место было только для одного. Так что характеризовать Ельцина как демократа, а Горбачева как реакционера было бы грубым упрощением. Оба были сторонниками реформ и демократии. Однако их стратегические подходы были различны. Ельцин считал, что только радикальная и немедленная реформа может спасти страну от хаоса. Горбачев же был сторонником постепенных мер, считавшим, что сменится не одно поколение, прежде чем процесс перемен можно будет считать завершившимся.

Хотя дела сейчас шли из рук вон плохо, Горбачев уже осуществил грандиозную трансформацию. В 1988 году Советский Союз был все еще унитарным государством, управляемым авторитарными руководителями авторитарной партии с помощью дисциплинированной правительственной машины, мощно и безоговорочно поддерживаемой армией и КГБ. К 1990 году появились ростки институтов подлинной демократии, партия была дискредитирована, машина репрессий пришла в упадок, Союз волей-неволей подвергался трансформации. Советского Шалтай-болтая уже невозможно было поднять на ноги.

Однако с середины 1990 года Горбачев фактически не делал ничего для того, чтобы как-то изменить ситуацию. И что было еще хуже, он подумывал о том, что симптомы экономического упадка можно устранить, временно вернувшись к механизму административного контроля. Если в политике возобладает паранойя, и экономическое шаманство Павлова и Крючкова будет продолжаться, страну ждет период авторитарного правления, целиком сосредоточенного на чисто «внутренних» проблемах и изолированного от окружающего мира. Правление это окажется непродуктивным и рано или поздно придется возвращаться на путь реформ. Новые расправы в республиках или более радикальное ограничение демократических прав заморозят отношения между Востоком и Западом. Однако все это не изменило бы реального международного соотношения сил. Я не верил в то, что русские попытаются вернуться в Восточную Европу, как и в то, что если попытаются, им это удастся. Договоренности, достигнутые между Востоком и Западом в 1989 и 1990 годах, сохранят свою силу. Хотя Горбачев утратил свою былую популярность, его окончательный провал не был так уж неизбежен.

Ельцин, очевидная альтернатива Горбачеву, к концу 1990 года был единственным политическим деятелем, сравнимым с ним по значимости. Но, несмотря на его быстрорастущий политический авторитет, надежной базы власти у него еще не было. Он претендовал на то, что говорит от имени «России», но «Россия» еще не обрела атрибутов настоящего государства. Отсутствие у него серьезного интереса к деталям экономической реформы приводило в отчаяние его советников. Его личные слабости — склонность к выпивке, приступы депрессии, исчезновения с публичной арены, — все это не было просто очернительной пропагандой, выдуманной друзьями Горбачева. У людей были законные основания сомневаться в том, настоящий ли он демократ или же им движет в основном жажда власти и его очевидное (хотя, впрочем, и вполне понятное) желание отомстить Горбачеву за постыдное обращение с ним в 1987 году. Некоторые из этих вопросов все еще продолжали довлеть над ним и после того, как Советский Союз рухнул, и он стал наконец общепризнанным Президентом России.

К середине 1990 года западные критики начали спрашивать себя, есть ли смысл продолжать поддерживать Горбачева. Может, пора западным правительствам отказаться от «Горбимании» и переключиться на поддержку Ельцина, в большей степени демократа? Личное беспокойство г-жи Тэтчер относительно способности Горбачева устоять передалось ее окружению. Дуглас Херд задавался вопросом, не пора ли нам дистанцироваться от него.