За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

По поручению г-жи Тэтчер в субботу 4 ноября я посетил Черняева. Накануне новый генеральный секретарь партии в Берлине вывел из политбюро пятерых семидесятилетних старцев и пообещал ввести в стране либеральные новые законы. Но тысячи восточных немцев по-прежнему стремились вон из страны. Я сказал Черняеву, что, по-нашему мнению, НАТО и Варшавский договор должны сохраняться, по крайней мере, в настоящее время, чтобы помочь упорядоченному осуществлению перемен. Черняев ответил, что перемены эти естественны. Надо предоставить немцам самим разобраться в сложившейся ситуации. Однако чрезмерная спешка будет иметь дестабилизирующий характер. Таким образом, подумал я, между английским и советским правительствами существует некое согласие в этом вопросе. Но определенной политической линии ни у того ни у другого все еще не было.

Берлинская стена пала в ночь на 9 ноября. То, что в октябре представляло для русских серьезную дилемму, ныне превратилось в кризис. Они стояли перед лицом неминуемого крушения их восточно-европейской империи. Торжествующие голоса в Федеративной республике Германии и в Соединенных Штатах призывали к немедленному воссоединению. Горбачев и люди из его окружения заявляли публично и в частных беседах, что ни при каких обстоятельствах не прибегнут к силе. Однако я опасался, что какой-нибудь спонтанный или спровоцированный инцидент — например, нападение восточных немцев на советские казармы — может вызвать со стороны военных категорическое требование пустить в ход силу. Горбачев послал г-же Тэтчер бессвязную просьбу о помощи. Я порекомендовал ответить ему словами поддержки. Ей следует предложить поделиться своей тревогой с Бушем, с которым ей предстояло вскоре увидеться. Она могла бы предложить в качестве процедуры разрешения кризиса возродить механизм, использованный во время берлинского урегулирования в 70-х годах: комбинацию четверки союзников военного времени — Франции, Англии, Америки и Советского Союза плюс «две Германии» — Восточная и Западная. Мне хочется думать, что это предложение, быть может, дало толчок процедуре «два плюс четыре», которая была впоследствии разработана для переговоров о воссоединении Германии. На эти лавры, конечно, претендуют и многие другие, и, наверное, с большим основанием.

Род Лайн и я передали ответ британского премьер-министра Горбачеву 17 ноября. Мы встретились в его кремлевском кабинете, обставленном мебелью в довольно хорошем вкусе — синее с серебром вместо традиционного советского сочетания красного с золотом. При передаче присутствовал Черняев. Горбачев был розовощек, выглядел упитанным и здоровым — совсем не похож на того измученного человека, которого я видел в последние месяцы по телевизору, когда он выступал (или бахвалился) перед Верховным Советом. Он был в веселом настроении — спокоен, прост, оживлен и исполнен энтузиазма. После обмена приветственными шутками я передал ему послание премьер-министра. Британское правительство высоко ценит ту ответственность, с какой советское правительство реагирует на события в Германии. Возникшие поначалу проблемы, судя по всему, становятся менее острыми. Тем не менее, г-жа Тэтчер встревожена и желает поддерживать тесный контакт. Горбачев сказал, что наши взгляды сходятся. То, что произошло в Германии — исторический поворотный момент. Сказать, к чему это приведет, невозможно. Его поездка в Восточную Германию убедила его в том, что перемены там существенно назрели. Он чувствовал себя глупо, стоя рядом с немецким коммунистическим лидером Хонеккером во время празднования годовщины в Берлине, в то время когда колонны студентов с факелами в руках шагали мимо трибуны, крича: «Горби! Горби! Помоги нам!». Происходящие перемены захватывают глубокие пласты. Он намерен поощрять их, несмотря на трудности, которые это создаст для него внутри собственной страны. Однако он будет противиться вмешательству извне. Существование двух Германий — это пока еще реальность.