За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

По мере развития горбачевской революции Волкогонов все больше отдалялся от своих старых коллег. Окончательный разрыв произошел в марте 1991 года, когда его раскритиковали за гигантский труд по истории Великой Отечественной войны. То было судилище, учиненное высокопоставленными военачальниками. Их возмущало, что он не признал, что Советский Союз создал накануне войны удобный стратегический плацдарм, «освободив» Западную Украину, проведя войну с Финляндией и включив в свой состав страны Балтии и Молдавию. Они не могли ему простить того, что катастрофические поражения Советского Союза в первые месяцы войны он объяснял неподготовленностью вооруженных сил и тем, что Сталин уничтожил после 1937 года офицерский корпус. Они назвали его книгу антипатриотической и антикоммунистической. Все это напоминало коллективные нападки на писателей и ученых в брежневскую эпоху и до нее. Написанная им история не была опубликована. Волкогонова уволили из Института военной истории. Но к тому времени он был уже депутатом российского парламента, близким к Ельцину, и мог себе позволить показать нос динозаврам.

Горбачев и Шеварднадзе были глубоко убеждены в том, что ядерное противостояние смертельно опасно и что советская политическая и экономическая система более не в состоянии его выдерживать. Шеварднадзе особенно ясно сознавал, что «страх, недоверие, ненависть, постоянное ожидание мощного удара и громадные военные расходы в конечном итоге порождали материальные лишения и неизменно низкий уровень жизни. Победители стали, таким образом, побежденными»[53]. Он предостерегал своих коллег в Министерстве иностранных дел, что Советский Союз неизбежно отстанет от американцев в области военной техники, если не примет соглашений о контроле над вооружениями, о которых велись переговоры с Западом, и не обеспечит тем самым себе передышку, необходимую для того, чтобы экономическая реформа по-настоящему заработала. Эти прозорливые мысли были трезвыми, ответственными и в высшей степени соответствовали интересам советского народа, как и всех нас. Однако они привели Горбачева и Шеварднадзе к обострению конфликта с военными и с твердолобыми в коммунистической партии.

Задним числом видишь, что крушение советской восточно-европейской империи было неизбежным. Однако в то время такого впечатления не было. К 70-м годам эксперты Форин Оффис в Лондоне и Министерства иностранных дел в Бонне пришли к выводу, что в Германской Демократической Республике укрепляется подлинный патриотизм и что подрастающее поколение западных немцев забыло о восточной части страны. Журнал «Экономист» объявил, что экономика Восточной Германии развивается успешнее английской. И если на кого и можно положиться, так это на немцев, — только они заставят социализм приносить плоды. Не специалистам эти доводы казались неубедительными. Представлялось вполне очевидным, что ГДР — искусственная и эфемерная конструкция и объединение Германии неизбежно.

Но ортодоксия имела глубокие корни. Осенью 1987 года Штаб планирования Форин Оффис попытался изменить ход обсуждения этой проблемы. Разделение Германии, говорилось в его докладе, было непрочным и дестабилизирующим фактором. Горбачев может вернуться к сделке, которой русские так часто пытались соблазнить немцев в 70-е годы: нейтралитет в обмен на скорое воссоединение. Это приведет к рождению новой Европы, в которой будет господствовать воссоединенная и, вероятно, нейтральная Германия, ничем не ограничиваемая, процветающая — естественный партнер урезанного в масштабах Советского Союза. Но такие перемены опасны и для русских. Они могут подорвать их военные и политические позиции во всей Центральной и Восточной Европе, а возможно также в Прибалтике и на Украине. Русские будут этому противиться, если понадобится, то и с помощью силы. Таким образом, перемены — неблизкая перспектива. Германия, скорее всего, останется разделенной, а Восточная Европа будет пребывать под советским господством еще и в XXI веке. Однако это не означает, что сейчас слишком рано думать о том, как действовать в новой ситуации, когда она наступит.

Некоторые из высокопоставленных чиновников, ознакомившихся с этим докладом, отвергли его исходную идею. Они считали, что близкой перспективы воссоединения Германии не существует, и полагали, что ее продолжающееся разделение вовсе не обязательно считать злом. Другие, и я в том числе, считали, что воссоединение не только неизбежно, но и желательно, ибо оно, в конце концов, поможет стабилизации положения в Европе, несмотря на очевидные трудности переходного периода. Но никто из нас не думал тогда, что оно свершится в сроки, требующие принятия политических решений. В этом отношении мы были не одиноки. Этого же мнения придерживались руководители и большинство чиновников в Лондоне и Вашингтоне. Тогда как в московских научных институтах и в окружении Шеварднадзе люди были более дальновидными, хотя мы, конечно, этого не знали. Однако в скором времени события стали развиваться в убыстряющемся темпе, которого не ожидали даже они.