За Москвою-рекой

Человек в коляске положил на стол косточки и, проворно работая руками, подкатился к кровати, перевернул страницу и опять вернулся на свое место. На Леонида никто не обращал внимания. Он стоял, растерянный, у дверей и не знал, что делать. Сердце бешено колотилось, дрожали колени. Как встретит его отец, что скажет?

—      Мне хотелось бы видеть... Ивана Васильевича Косарева, — с трудом проговорил Леонид и сделал шаг вперед.

—      Я Косарев, — отозвался читавший у окна и поднял глаза.

Миг — и Леонид оказался у кровати отца. Горячая нежность, жалость, любовь захлестнули его. Он упал на колени, приник лицом к груди отца и расплакался.

—      Леня! Ты?.. — Бледное лицо Косарева задергалось. Он поднял с подушки голову, расширенные глаза его тоже наполнились слезами. — Ну что ты, что ты, перестань! — бормотал он, стараясь справиться с собою.

—      Прости, прости, отец! Но я ведь не знал, ничего не знал. Говорили, будто ты погиб, пропал без вести...

Леонид поднялся, сел на кровать. Губы его дрожали, слезы слепили глаза.

—      Знаю, все знаю! Успокойся, расскажи, как живешь, как Милочка... А вырос-то ты как, совсем мужчина!

За столом перестали играть, проснулись спящие. Четверо обитателей палаты молча наблюдали за встречей отца с сыном. На их лица легла тень печали. Кто знает, о чем и о ком вспоминали они...

—      У нас дома все хорошо... Скажи, папа, почему ты скрывался от нас? Как ты мог?!

—      Так надо было... Теперь это уже не важно. Я ведь всегда думал о тебе, о Милочке, это помогало мне жить. — Иван Васильевич попросил сына достать из ящика тумбочки папиросу, зажечь спичку и закурил. — Молодец, что пришел, хорошо сделал!

—      Я теперь тебя буду часто навещать, папа, а как поступлю на работу, устроюсь, тебя к себе возьму.

—      Об этом подождем говорить. Учись, кончай институт, а там видно будет. Мы тут на судьбу не ропщем... А почему Милочка не пришла с тобой? — Ивану Васильевичу явно хотелось переменить тему разговора.

—      Она еще ничего не знает...

—      Раз уж ты узнал, то скрывать больше не имеет смысла, расскажи девочке, пусть и она приедет ко мне. Знал бы ты, как часто мне хотелось хоть одним глазком посмотреть на вас!

—      Хорошо, папа, она приедет!..

Волнение первых минут встречи постепенно улеглось, и до позднего' вечера они тихо беседовали. О себе отец не говорил. Леонид подробно рассказывал о своей жизни, об учебе, о том, что делается на комбинате. Ему доставляло огромное удовольствие хоть чем-то помочь отцу — достать папиросу, зажечь спичку, поправить подушку, одеяло. Он заметил, что отец ни единым словом не обмолвился о матери.

—      Тебе очень тяжело, папа? — спросил Леонид.

—’ Человек ко всему привыкает... Мне-то еще ничего: видишь, лежу, даже книжки читаю. Другим хуже. Вот товарищ рядом, Александр Александрович, он в горящем танке ворвался на фашистский аэродром, раздавил три истребителя, а сам лишился зрения и потерял обе руки.

—      И тоже не ропщет на судьбу, — прозвучал глуховатый голос.

—      Таков уж закон жизни! Кто-то должен пострадать, чтобы остальным жилось хорошо, — вмешался третий, сидевший на койке.

Леонид молчал. Он был потрясен спокойным мужеством этих людей и не знал, что сказать.

—      Ну, сынок, поздно, пора тебе домой, — мягко сказал Иван Васильевич.

—      Хорошо, папа! — Леонид поднялся. — Завтра сдам экзамен и послезавтра приеду опять. До свидания, товарищи.

—      До свидания...

Он нагнулся, поцеловал отца в лоб и побежал вниз по лестнице.

4

Сдав смену, Сергей принял душ, переоделся и пошел в лабораторию — предупредить Никитина, что сегодня не сможет остаться. Его встретила лаборантка Галя.

—      Ах, это ты, Сергей Трофимович! Здравствуй! Тебе, конечно, нужен Николай Николаевич?

—      Угадала.

—      Несчастный случай: в механическом забраковали чертежи одного знаменитого изобретателя, и Николай Николаевич побежал туда.

—      Язычок же у тебя, Галочка!

—      А что, не нравится? — Галя села на стол. Болтая ногами, она продолжала: — Возможно, для творческих натур я вообще неподходящая, а так, говорят, ничего!

—      Насчет творческих натур — не знаю, не берусь судить, а для меня лично очень даже подходящая! С удовольствием сходил бы с тобой в «Арктику» поесть мороженого, да вот некогда.

—      Все изобретаешь? Прославиться хочешь?

—      Очень.