Матрена поднялась на горку, в последний раз взглянула на отчий дом и, повернувшись к нему спиной, зашагала по направлению к большаку…
Матрена Дементьевна встала, напилась на кухне воды и по старой привычке заглянула в комнату сына. Алексей мирно похрапывал. Она на цыпочках подошла к кровати, поправила одеяло, вернулась к себе и опять легла. За окном медленно падал снег, изредка слышался шум проезжавшего грузовика. Близился рассвет, а ей все не спалось. Мысли вновь и вновь возвращали ее к дням юности.
…В Москву она приехала ранним утром. Было морозно, под ногами похрустывал снег. В синем воздухе плыл колокольный звон. Улицы были еще безлюдны. Изредка навстречу Матрене попадались плохо одетые люди, по облику мастеровые. Съежившись от холода, они спешили куда-то. На углах закутанные в платки женщины торговали горячими пирогами. Упитанные городовые стояли на каждом перекрестке. Разъезжали конные патрули. Москва жила еще под впечатлением недавних баррикадных боев. Расспрашивая прохожих, как добраться до Семеновской заставы, Матрена, усталая, замерзшая, дошла наконец до ворот суконной фабрики купца первой гильдии Носова. Здесь она робко спросила, где можно найти Ольгу Сидоркияу. Бородатый сторож, похожий в длинном тулупе на деда-мороза, буркнул в ответ:
— Если не в смене, то, стало быть, в казарме. Вон пойди туда, спроси. — Он показал на некрашеный забор и отвернулся…
Матрена Дементьевна до сих пор не забыла того памятного часа, когда она впервые вступила на территорию фабрики и тем самым навсегда связала свою жизнь с ткацкими станками.
Толкнув калитку, она оказалась в пустынном, заснеженном дворе. Высокая кирпичная стена полукругом окружала двор, ограждая казарму — ветхий двухэтажный деревянный дом со множеством дверей, обитых мешковиной, — от фабричных корпусов. У самой стены, на веревке, протянутой между тремя сиротливо торчавшими обледенелыми деревьями, висело белье.
Матрена стояла растерянная, не зная, в какую дверь толкнуться. К счастью, скрипнула калитка, и во двор вошла закутанная в платок женщина с ведрами. Узнав, что девушка ищет Ольгу Сидоркину, она приоткрыла крайнюю дверь и крикнула:
— Сидоркина Оля! Тут тебя спрашивают.
Тетя Оля, высокая, костлявая, раньше времени состарившаяся женщина, встретила племянницу неприветливо.
— Чего вздумала приехать сюда в этакую пору? — спросила она, разглядывая худенькую девочку.
Матрена скороговоркой, волнуясь, рассказала все о себе и, боясь, что тетка отошлет ее обратно, со слезами на глазах закончила:
— Обратно ни за что не поеду!
Тетя Оля вздохнула.
— Проклятущая наша жизнь. Горе, видно, вместе с нами рождается, — сказала она и задумалась. Матрена с замирающим сердцем ждала решения своей судьбы. Проведя шершавой рукой по волосам племянницы, тетя решила: — Ладно, приехала — так уж оставайся, авось что-нибудь придумаем.
Она повела Матрену в дом, усадила на табуретке между нарами, дала ей кусок белого хлеба, напоила чаем.
— Ложись, спи, а мне в смену пора, — сказала она и ушла на фабрику.
Постель тети Оли была на втором ярусе нар. Матрена вскарабкалась туда, как карабкалась дома на печку, села на жесткий тюфяк и, обняв худые коленки, с любопытством осмотрелась по сторонам. Завешанные пестрыми ситцевыми занавесками нары в длинной казарме чем-то напоминали цыганский табор. В узком проходе между нарами и стеной женщины, громко болтая, стирали белье, готовили на керосинках обед. Несмотря на адский шум, работницы ночной смены, укрывшись с головой одеялом, крепко спали. Воздух казармы был влажный, словно в бане. От едкого запаха мыла, пищи и пота щекотало в носу, слезились глаза.
Устав от множества впечатлений, Матрена растянулась на тюфяке и тотчас уснула.
Утром она с теткой отправилась в контору. Больше часа прождали они у массивных дубовых дверей, пока управляющий фабрикой, краснощекий, пузатенький господин в пенсне, впустил их к себе в кабинет. Ольга низко поклонилась ему и заискивающе стала просить принять племянницу на фабрику.
— Вот эту? — с усмешкой спросил управляющий, бросив беглый взгляд на смущенную девочку. — Ну, куда такому заморышу на фабрику!
— Сирота она. Христом-богом прошу, не откажите. Вчера говорила я с мастером Наумычем — он согласен взять ее в шпульную, если вы разрешите…
— Ну что ж, раз мастер согласен, пусть работает. Только ведь шпульницам в казарме места не полагается!
— Да уж ладно, если будем работать в разных сменах, то спать сможем в одной постели, — поспешно ответила Ольга и, поблагодарив управляющего за оказанную милость, вытолкнула растерявшуюся Матрену из кабинета.
Вспоминая свой первый день работы в пыльном цехе, насмешки работниц, сердитые окрики мастера, треск и грохот, от которых кружилась голова, Матрена Дементьевна невольно подумала: «Разве кто из нынешней молодежи поверит, что в те времена, прежде чем стать ткачихой, надо было пять лет проработать шпульницей за десять копеек в день, жить впроголодь да спать на одной постели с теткой в душной, зловонной казарме?..»