За Москвою-рекой. Книга 1

— Не торопитесь с выводами, Николай Николаевич, научитесь уважать критику! — строго сказал он. — Выслушайте меня до конца, и тогда, быть может, вы поймете, кто из нас демагог. Товарищи! — Никонов повысил голос и продолжал: — Партия и правительство требуют от нас не распылять ресурсы по мелочам, ассигновывать их на капитальное строительство и пусковые объекты. Правильное, разумное требование! Выбрасывать на ветер сотни тысяч рублей ради прихоти отдельных людей, как бы они уважаемы ни были, мы не можем! Во всяком случае, я от имени главного управления твердо заявляю, что деньги на такого рода необдуманные затеи отпускаться не будут. Следовательно, дальнейшее обсуждение этого вопроса не имеет никакого смысла!

Сергей был поражен, больше того — он был подавлен цинизмом Никонова. Неужели сидящие здесь взрослые люди не понимают, что перед ними выступал демагог, причем опасный, крупного масштаба? Черт возьми, если на тридцать третьем году революции сохранились еще такие ловкачи, прикидывающиеся поборниками народного добра и ловко орудующие громкими фразами, то как же трудно было малограмотным рабочим, крестьянам, солдатам, когда они отстаивали Советскую власть от многочисленных врагов — саботажников, шпионов и предателей?!

Но вот медленно поднимается Власов. Он совершенно спокоен, только чуть бледнее обычного. Во всей его фигуре чувствуется сила, убежденность. Наверно, солдаты на фронте любили именно таких командиров, верили им!

— Ну нет, так не пойдет, — говорит Власов, когда Никонов с видом победителя, вытирая платком лицо и шею, садится на стул. — Мы так легко не откажемся от «этих затей»! — В упор глядя на главного инженера, он продолжал: — Нас пытались запугать катастрофой и всякими ужасами. Напрасный труд! Мы люди не трусливого десятка и хорошо знаем, что страх перед трудностями и паника — плохие помощники в делах, а товарищ Никонов не главк, чтобы так категорически и безапелляционно разговаривать от его имени. Будем надеяться, что в руководящих хозяйственных и партийных органах нас поймут и поддержат. Я считаю излишним полемизировать с противниками представленного проекта и заявляю, что реконструкцию красильного цеха, как начало общих работ по усовершенствованию всей технологии, мы обязательно проведем! Постараемся сделать это в сжатые сроки и, разумеется, без остановки производства. Нам будет трудно, согласен, но цель оправдывает средства. Чтобы не терять драгоценного времени на дальнейшие словопрения, предлагаю… — Власов повернулся к секретарше, ведущей протокол. — Пишите: «Главному бухгалтеру выделить в распоряжение инженера Никитина работника для составления смет и подсчета экономической эффективности замечаемых работ. Главному механику немедленно приступить к изготовлению опытного образца красильной барки системы Полетова (директор так и сказал: «системы Полетова», — Сергей это хорошо слышал). Срок — один месяц. Начальнику отдела снабжения товарищу Корзинкину представить в главк обоснованные заявки на все требуемые материалы и, не дожидаясь выявления фондов, найти завод и разместить заказ на чугунные плиты для полов. Отделу кадров пригласить опытного инженера-конструктора для выполнения работ, связанных с реконструкцией цеха. Желательно не текстильщика, чтобы он не был рабом установившихся у нас традиций…»

Тут директора перебила начальница отдела кадров:

— В штатном расписании конструктор не предусмотрен!

— Не беспокойтесь, Варвара Владимировна, за это преступление ответственность я беру на себя, — ответил Власов и опять обратился к секретарше: — Пишите: «Просить фабричный комитет широко обсудить проект реконструкции на производственных совещаниях и собрать предложения рабочих».

— Вот руководитель, молодец, сила! Настоящий коммунист! — шепнул кто-то сзади Сергея.

И тотчас Никонов встал с места и демонстративно покинул совещание…

Из раскрытой дверцы печки несет приятным теплом.

Сергея одолевает дремота, глаза слипаются.

…Чертежные листки вихрем несутся по воздуху и, кружась, словно пушистые снежинки, осыпают голову Николая Николаевича. Он отбивается от них, старается отскочить в сторону, но напрасно — листки настигают его повсюду… Он протягивает руки к Анне Дмитриевне, но она, поглощенная речью Власова, не замечает его. Странный вид сегодня у Забелиной! Всегда такая выдержанная, уравновешенная, она напоминает восторженную девчонку — раскраснелась, глаза горят. Сидит на кончике стула, всем корпусом подалась вперед и, кажется, не может оторвать взгляда от говорящего Власова… Оказывается, и Леонид здесь! Он подходит к Сергею и, укоризненно качая головой, говорит: «Знал и не сказал, а еще товарищем называешься…» — «Потерпи, Леня, немного, дай срок, я все расскажу тебе. Понимаешь, я сам не верил», — оправдывается Сергей… Вдруг раздается шум. Влетает Василий Петрович Толстяков, стучит палкой по столу и кричит: «Попробуй скажи! Я и тебя и твоего Власова в порошок сотру!» Стук усиливается, Сергей встряхивает головой и… просыпается. В дверь стучат — пришла мать с вечерней смены. Он, зевая, идет открывать…