За нами Москва!

— Вы же с ним расстались две с лишним недели назад! — желчно сказал комиссар. — Как вы можете ручаться за этот срок? Покрываете своего брата–окруженца?

Старший лейтенант Архипов вышел из окружения в составе группы полкового комиссара Васильева, которая соединилась с основными силами РККА две недели назад. Собрав вокруг себя двести пятьдесят бойцов и командиров 328–й стрелковой, комиссар вывел их к своим, вынося знамя дивизии, раненых и даже выкатив две сорокапятимиллиметровые пушки. После этого были бои и отступления, остатки 328–й сражались в составе 402–й стрелковой дивизии. Пять дней назад немцев удалось остановить, и сразу пришел приказ нанести контрудар, в бесплодных атаках прошло еще трое суток. Рябов ожидал, что окруженцев используют для пополнения изрядно потрепанной 402–й, но вместо этого их отправили в тыл то ли на переформирование, то ли для усиления вновь формирующихся частей. Впрочем, уехали не все. Особист 1298–й валялся в медсанбате с двусторонним воспалением легких, и начальство сочло необходимым отправить ему на смену старшего лейтенанта Архипова, который ухитрился вытащить из окружения архив особого отдела 328–й. Сперва Рябов относился к чужаку настороженно, но вскоре понял, какой бесценный подарок сделало ему командование. В старшем лейтенанте удивительным образом сочетались честность, добросовестность и отвага, граничащая с дерзостью, кроме того, новый особист отличался легким, дружелюбным нравом. Радкин, смотревший на окруженцев свысока, оказался в затруднении. Понять, что Архипова поставили на такой пост, поскольку он был смел и знал свое дело, комиссар не мог, а потому вообразил себе, будто за этим назначением скрываются некие таинственные обстоятельства, и относился к молодому командиру с опаской. Архипову не составило труда понять, в чем тут дело, и он беззастенчиво пользовался глупостью политработника. Особист исподлобья посмотрел на Радкина и, четко выговаривая каждое слово, произнес:

— А я, товарищ старший батальонный комиссар, не делаю необдуманных выводов. И если я считаю, что товарищ Медведев заслуживает доверия, то у меня есть для этого основания!

Последние слова Архипов уронил, словно камень, и даже Рябов, понимавший, что старший лейтенант отыгрывает роль, на минуту поддался общему настрою. В новой длинной шинели, в Фуражке, которую он выменял невесть где неизвестно на что, наглухо перетянутый ремнями портупеи, высокий красивый особист выглядел как герой фильма про шпионов, способный в одиночку раскрыть вражеский заговор, перестрелять и захватить всю шайку и, получив несколько пуль в жизненно важные органы, скромно принимать в госпитале восторженные ухаживания прекрасной комсомолки.

Радкин отвел взгляд и прокашлялся:

— Конечно, если у вас есть свои соображения…

— Соображения имеются, — веско кивнул Архипов.

— В любом случае, сперва мы должны поставить в известность командование дивизии, — поспешно сказал комиссар.

— Именно это я и собирался сделать, — мрачно вступил в разговор Рябов. — Василий, скажи связисту, пусть соединит меня с КП дивизии. — Он повернулся к остальным: — А вы чего тут столпились? Давайте отсюда, не театр.

В землянке остались только комполка, комиссар, начальник особого отдела, комбат и телефонист. Медведев сидел на прежнем месте и переводил встревоженный взгляд с Архипова на Рябова и обратно. Прошло некоторое время, прежде чем с КП полка подтвердили, что комдив на проводе. Рябов, вздохнув, взял трубку, и в ухо ему немедленно мелким гравием застучали злые матюги. Отсыпав должное количество внушений, командир четыреста второй полковник Шабалов перешел к делу.

— Рябов, ты охренел? — не то чтобы зло, а как–то удивленно спросил комдив. — Целого полковника с лежанки поднял! Что у тебя, Гудериан прорывается?

Полковник Шабалов был трамвайное хамло высокой пробы, использовавший различные комбинации четырех слов русского языка для выражения любой мысли и команды. Но Рябов уже давно привык не обижаться на своего командира, поскольку хамство полковника происходило отнюдь не от барства или желания оскорбить, а от глубинной, коренной грубости его натуры. За исключением этой прискорбной черты, Шабалов был вполне нормальным человеком, а главное — хорошим и грамотным командиром.

Поэтому Рябов стоически перенес ругань комдива и коротко изложил ему обстоятельства дела, не забыв упомянуть, что начальник Особого отдела узнал командира окруженцев и ручается за него. Некоторое время полковник угрюмо дышал в трубку, затем спросил:

— Ну и что ты собираешься делать?

— Я собираюсь обеспечить их прорыв, — спокойно ответил Рябов. — Эти люди прошли полторы сотни километров по немецкому тылу, вынесли раненых, а главное — вытащили два танка.

— Это все слова, — проворчал комдив. — Откуда ты знаешь, что старшина говорит правду? Может, немцы просто собираются взять тебя на ха–пок, пока ты там развесил уши и ждешь окруженцев с танком. Не думал об этом?

— Думал, — так же невозмутимо сказал Рябов. — А на хрена им это?

Некоторое время в трубке молчало, затем Шабалов с раздражением произнес: