За нами Москва!

— Ну, чего молчишь? Сказал — так обосновывай.

— За нами не мост, не город — ничего важного, — начал свое обоснование майор. — Ну, ворвутся они в первую линию окопов, ну потеснят меня. Что дальше? Передвинут фронт на полкилометра? На большее у них сил нет. Нет, я не думаю, что это провокация.

И опять комдив молча размышлял, шумно сопя в мембрану. Наконец из трубки донеслось:

— Ладно. С твоим решением, в общем, согласен. Зараза ты, Рябов, из–за тебя сегодня опять спать не буду. Держй меня в курсе дел. Если что — две батареи тебя поддержат, но больше не дам.

Рябов отдал трубку телефонисту и посмотрел на старшину:

— Как ты должен был сообщить своему командиру о том, что дошел? Прорыв ведь должен начаться по сигналу? Ползти обратно — безумие, удача уже то, что вы проскочили сюда, значит, должен быть какой–то условленный знак?

Медведев кивнул.

— Две очереди из «максима», затем еще две и красная ракета. Немецкая. Ракетница у меня с собой, в противогазной сумке.

— Сейчас час ночи, — посмотрел на часы майор, — время есть, но тянуть не станем. Маслов, слушай меня внимательно…

Для того чтобы подготовиться к операции, потребовалось полтора часа. Второй батальон был усилен пулеметной ротой и двумя полковыми орудиями. Две батареи семидесятишестимиллиметровых пушек, развернутые в двух километрах к северу, приготовились открыть огонь по опорным пунктам немецкой обороны рядом с рощей, которую собирался атаковать Волков. Стараясь не шуметь, бойцы занимали окопы, по батальону уже прошел слух, что от немцев будут прорываться свои, красноармейцы и командиры были уверены, что они ударят навстречу окруженцам. Но Рябов не планировал встречный удар, понимая, что, во–первых, от него в сложившихся условиях пользы не будет, в темноте, не разобравшись, легко можно врезать по своим. А во–вто–рых, майор не хотел рисковать понапрасну. Не то чтобы комполка не верил Медведеву, просто в первую очередь он обязан был думать о вверенной ему дивизии и о том, чтобы удержать занимаемые позиции. Если немцы попытаются атаковать вслед за прорывающимся отрядом, 1298–й полк сумеет их встретить. Наконец Маслов доложил майору, что батальон готов, и Рябов вышел из землянки, приказав старшине следовать за ним. Подойдя к одному из «максимов», комполка посмотрел на часы. До рассвета оставалось четыре с лишним часа, следовало поторопиться, и комполка повернулся к пулеметчику.

Волков посмотрел на часы, прикрыв фонарик полой шинели.

— Полвторого почти. Что они там себе думают? Или Медведев не дошел?

— Если бы не дошел, мы бы услышали, — мрачно ответил Петров. — Я другого боюсь — что ему неповерили. Появляются трое неизвестно откуда, говорят невесть что… Не удивлюсь, если их сразу арестовали.

— Ну давай, подбодри меня еще, — огрызнулся комроты. — А вы что думаете, Валентин Иосифович?

Комиссар в сотый раз протер очки:

— Саша, я знаю не больше вашего. Будем надеяться на лучшее.

Берестов хмыкнул, но промолчал.

— Ладно, — взяв себя в руки, подвел итог лейтенант, — в любом случае, в три идем на прорыв. Не вечно же здесь сидеть. Андрей Васильевич, вы проследили, чтобы на бойцах не было ничего немецкого?

В последних двух стычках те из бойцов, что лишились шинелей, разжились, с разрешения командира, немецкими. Волков рассудил, что уж лучше пусть люди поносят трофеи, чем будут мерзнуть по ночам — хватило и Ольги, которая подхватила какую–то хворь и уже три дня металась в жару. Теперь вражеское барахло было приказано оставить — еще не хватало в последние минуты получить пулю от своих. Волков зябко поежился — сентябрь шел к концу, в три часа ночи морозило изрядно, еще несколько дней — и лужи к утру будет задергивать ледком. Он оглянулся — в темноте было трудно что–нибудь разобрать, но лейтенант знал, что ниже, в лощине, его красноармейцы стоят, сжимая в руках оружие, изо всех сил стараясь унять нервную дрожь. Он снова и снова прокручивал в голове план атаки. Хуже всего было то, что, собственно, для боя у Волкова оставалось, за вычетом раненых и тех, кто их понесет, тридцать пять активных штыков. Все ходячие и двое тяжелораненых, что уже шли на поправку, разместились на танке Турсунходжиева. С простреленным стволом, машина узбека была ограниченно боеспособна, поэтому ее решили использовать в качестве санитарного транспорта. Грузовик решено было оставить, даже Копылов признал, что на таком изрытом воронками поле он перевернется через сто метров. Трое носилок все равно придется тащить — минус шесть здоровых бойцов, остается тридцать пять, тридцать пять против пятидесяти, три пулемета против восьми. Впрочем, немцы наверняка спят и уж точно не ждут атаки сзади, нужно только суметь этим воспользоваться. В ночное небо через равные промежутки взлетали осветительные ракеты, гитлеровцы пускали их так, чтобы видеть нейтральную полосу, но не свой тыл. Значит, если коротким рывком преодолеть полкилометра, что отделяют лощину от рощи…