«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года

В один из последних дней июля (н. ст.) Ромуальд Траугут приехал в Варшаву. Его сопровождал повстанец из его отряда Костецкий, в недавнем прошлом студент Варшавской медико-хирургической академии. Через своих варшавских знакомых он должен был помочь Траугуту, совершенно не имевшему никаких контактов в Варшаве, установить связь с Военным отделом Национального правительства. Оба путешественника были снабжены документами на чужое имя, у Траугута был паспорт на фамилию Толкач. И в дилижансе Брест — Варшава и в Дрезденской гостинице, где поселились приезжие, они держались как случайные попутчики. В тот же день Костецкий через своего знакомого доктора Цезария Моравского установил контакт с Марианом Дубецким, исполнявшим при Национальном правительстве обязанности секретаря Руси (Украины).

Эта поспешность оказалась весьма уместной, так как чуть ли не на следующий день Костецкий отправился навещать своих многочисленных знакомых и был задержан полицией. В номер гостиницы, где находился в этот момент Траугут, явились незваные гости. Спокойствие, с которым встретил полицию «Толкач», убедило ее, что он не имеет никакого отношения к арестованному, а лишь в целях экономии, как это нередко делалось, снял с попутчиком номер на двоих. Забрав вещи Костецкого, полицейские ушли. Между тем опасность была очень велика. Дело не только в том, что в тот момент, когда полицейский шарил на печи, Траугуту удалось достать из кармана своего сюртука, висевшего в шкафу вместе с одеждой Костецкого, бумаги, которые не должны были попасть в руки полиции. Если бы полиция потребовала, чтобы «господин Толкач», бывший в неглиже, оделся и вышел из номера, она неминуемо обратила бы на него внимание: костюм, в котором приехал Траугут в Варшаву, был с чужого плеча и настолько велик ему, что в дилижансе он был вынужден сидеть без движения и в Варшаве оставался в гостинице на положении пленника, пока портной не сошьет ему одежду по мерке. А что значило попасть в руки полиции, можно было заключить по дальнейшей судьбе Костецкого, который из полицейского участка проследовал не в Дрезденскую гостиницу, а в цитадель, а затем в Сибирь.

Однако эпизод с Костецким имел свои последствия.

Здесь в первый раз на пути Ромуальда Траугута оказался доктор Моравский, сыгравший впоследствии мрачную роль в процессе Траугута.

Прошло несколько дней, и Траугут был принят Военным отделом, а вскоре приглашен и на заседание Жонда Народового.

Прибывший из белорусских лесов повстанческий командир не только не имел личных контактов в Варшаве, но и не ориентировался в том, что происходило в руководстве повстанческой организации. Для него, как и для массы рядовых повстанцев, Жонд Народовый был не только безымянной властью, но и властью общенациональной, которая, как представлялось, выражает интересы всего польского народа. Для того чтобы понять дальнейший ход событий, нам необходимо остановиться вкратце на общем положении восстания в это время.

В предшествующих очерках уже рассказывалось о том, как изменялся политический облик руководства восстанием. Борьба не закончилась после гибели Стефана Бобровского. В конце мая (и. ст.) красные из варшавской городской организации осуществили переворот, добившись смены состава Жонда Народового. Из повстанческого правительства ушли наиболее одиозные представители умеренных — Гиллер, Рупрехт. Но созданное в результате переворота правительство «красных юристов» оказалось недолговечно. Оно не сумело решительно изменить курс руководства восстанием, оно не смогло даже обезопасить себя от очередного, последовавшего всего три недели спустя переворота. В новом Жонде Народовом безраздельно господствовали бёлые. Фактическим руководителем жонда на протяжении трех месяцев был искусный политикан Кароль Маевский. Это он годом раньше был главным организатором интриги, имевшей целью сорвать разработанный Ярославом Домбровским план восстания и подчинить повстанческую организацию Дирекции белых, И вот теперь, когда его прежние противники — революционные демократы — сошли с арены борьбы, погибнув, очутившись за решетками царских тюрем или вынужденные эмигрировать, Маевский вновь вынырнул на поверхность, удивительно «своевременно» освобожденный из цитадели.