За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

— Я скажу этому типу Вейссе, что я согласен открыть версальцам одни из ворот Парижа. Неподалеку от ворот я устрою засаду. Когда версальцы войдут, я думаю, в количестве двух или даже трех корпусов, мы внезапным нападением уничтожим их. Это и есть мой план, своеобразный троянский конь, вывернутый наизнанку.

— Сколько людей вам нужно? — спросил Делеклюз.

— Не менее двадцати тысяч пехотинцев и не менее пятисот артиллеристов с соответствующим количеством орудий.

— Блестящий план! — вскричал Россель.

К мнению военного делегата присоединились и остальные члены Комитета общественного спасения — Эд, Арно, Гамбон, Бильоре.

— У меня вопрос, — заявил Врублевский.

Домбровский с интересом посмотрел на старого товарища. Тот повернулся к Росселю.

— Скажите, гражданин военный делегат, — сказал Врублевский, — вы сможете предоставить генералу Домбровскому то количество людей, которое он просит?

— За этим остановки не будет, — уверенно ответил Россель.

Уже все расходились, когда Феликс Пиа вдруг крикнул своим тонким, срывающимся голосом:

— Нравственно ли это?

Никто не обратил на него внимания.

Домбровский попросил Росселя прислать людей для засады за сутки до впуска версальцев. Россель обещал. Когда пришел назначенный день, вместо двадцати тысяч пехотинцев пришли три тысячи и вместо пятисот артиллеристов — пятьдесят. План Домбровского рухнул.

Нахмуренные брови Росселя, его четкая манера выражаться, его скупые резкие жесты говорили о том, что перед вами энергичный человек. «Ты рожден быть диктатором», — говорил его друг и поклонник Жерарден. Да и вообще не было недостатка в советчиках, которые нашептывали Росселю, что они ждут от него нового восемнадцатого брюмера. Никто из них не подозревал, что душевное существо Луи Росселя совсем не соответствовало его внешности: он был нерешителен, склонен к колебаниям, поверхностен, подвержен влиянию момента, мимолетного настроения. Домбровский быстро разгадал его.

— При всей мужественной наружности нашего нового военного делегата, — сказал он Врублевскому, — он по натуре своей баба, и притом довольно капризная.

Сменив Клюзере, Россель ничего не переменил в системе его управления, если только это можно было назвать системой. По-прежнему военный делегат не мог изобрести новой тактики для отражения натиска версальцев. То, что казалось в Росселе силой, на поверку оказалось просто педантизмом. Он был кабинетным стратегом, передвигавшим фигурки на карте. К тому же он был высокомерен и не допускал контакта между собой и проливавшими кровь фронтовиками.

В результате яростных атак, несмотря на героическую защиту коммунаров, 9 мая версальцы овладели фортом Исси. В этот день Россель предстал перед Центральным комитетом Национальной гвардии, который вызвал его для объяснений. Он обещал Центральному комитету, что завтра предпримет решительное наступление на Версаль через Кламарский вокзал, расположенный между фортами Исси и Ванв.

Он этого не сделал. В Коммуну пришли защитники фортов инженер Рист и командир 141-го батальона Жульен. Они умоляли Росселя о присылке снарядов и хлеба. Он ответил им:

— Я вправе расстрелять вас за то, что вы покинули свой пост.

Жульен с забинтованным плечом (его ранило разрывной пулей) ответил:

— Я не знаю, вправе ли вы, гражданин военный делегат, занимать ваш пост.

Россель не посмел арестовать его. Вместо ответа он принялся цитировать произведения Карно, революционера 1791 года.

На следующий день парижане были поражены заявлением Росселя. Оно было напечатано во всех газетах и расклеено на стенах домов:

«Граждане члены Коммуны! Вы назначили меня военным делегатом. Отныне я считаю, что более не могу нести ответственность за командование там, где все уклоняются от боя и никто мне не повинуется. Я пытался организовать артиллерию, Коммуна уклонилась и не приняла никакого решения. Неприятель предпринял на форт Исси ряд рискованных и неблагоразумных атак, за которые я покарал бы его, если бы я имел в своем распоряжении хотя бы незначительные военные силы. Для меня существуют лишь две линии поведения: мне остается или уничтожить препятствия, мешающие моей деятельности, или удалиться. Препятствия я не могу уничтожить — их источник в вашей слабости. Я удаляюсь. Я готов к аресту и имею честь просить вас приготовить мне камеру в тюрьме Мазас».