За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

— Вы правы, Ольга Сократовна, — сказал Домбровский задумчиво. — Я сразу решил, что здесь мне не место. Я через несколько дней уеду в Петербург.

— И я скоро уеду.

— Куда, если не секрет?

— Туда… К нему…

— Он где? Известно это?

— Известно: в Нерчинских рудниках, в поселке Кадая. После каторги, обещают, ему разрешат на поселение.

— Я, Ольга Сократовна, не знаю, какой срок у него.

— Семь лет каторжных работ. А у вас, Ярослав Викторович?

— Пятнадцать, Ольга Сократовна.

— Вот какие нынче разговоры у русских с поляками: сколько у нас да сколько у вас… Бросим эту грустную тему. Вы на свободе…

— Ольга Сократовна…

— Тшш… Я знаю, что вы хотите сказать. Не надо об этом вслух, не надо!

— Нас никто не слышит. Делаются попытки к освобождению Николая Гавриловича.

— Знаю. Эти горячие головы… Но ведь горячность тут не главное.

— Да… Тут нужен точный расчет.

— А помните, — спросила Ольга Сократовна, — ваш вопрос тогда, у нас? Вы задали его еще в передней, еще не зайдя в комнаты. Помните?

— Нет, признаться… Очень глупый?

— Вы спросили немного прерывающимся голосом, от робости, наверно: «Вы, Николай Гаврилович, считаете будущей формой правления республику?»

— А! Вспомнил! И ответ отлично помню: «Народ не станет защищать форму ради формы. Народ должен получить от данной политической формы существенные выгоды». И еще мне запомнилось — не в тот раз им было сказано, в другой. «Правление, — сказал Николай Гаврилович, — должно перейти в руки самого низшего и многочисленнейшего класса — земледельцы плюс поденщики плюс рабочие так, чтобы через это мы были избавлены от всяких переходных состояний между самодержавием и управлением, которое одно может соблюдать и развивать интересы массы людей».

— Как хорошо вы это запомнили!

— Это стало моей заповедью, Ольга Сократовна.

— А помните, кто вас привел к нам в первый раз?

— Хорошо помню: Сераковский.

— Замечательный он, правда? Николай Гаврилович его очень любит.

Домбровский опустил голову. Ольга Сократовна встревожилась:

— Нехорошо с ним?

— Нет его…

Домбровский рассказал Ольге Сократовне историю гибели Сераковского.

Она приложила платок к глазам.

— Нет, ничего… Это хорошо, что вы мне рассказали все это ужасное. Это необходимо знать Николаю Гавриловичу, потому что давно уже он задумал писать роман и в нем вывести Сераковского вот таким, каким он был тогда, в те годы в Петербурге…

— Ну, Николай, доставай паспорт, — сказал Шостакович.

Рыбаков положил на стол паспорт. Шостакович вынул из кармана бритву и принялся осторожно подчищать буквы. Домбровский и Рыбаков не дыша следили за его работой.

Шостакович отвел руку с паспортом и посмотрел на него издали, любуясь им, как картиной.

— Ну вот, — сказал он удовлетворенно. — Теперь, стало быть, вы не Ярослав Викторович Домбровский, а Николай Николаевич Рубаков. Фамилия несуразная, ну да ничего, сойдет. Мало ли какие фамилии на Руси есть.

— А как же владелец паспорта? — спросил Домбровский.

— А он, — сказал быстрый на ответы Шостакович, — заявит об утере своего паспорта и получит другой. Он ведь не нашего участка. Но это не все.

— А что еще?

— Прописать надо.

— Вот тут-то и загвоздка, — пробормотал Рыбаков.

— Ну-ну, Колька, не дури. Я сам пойду в квартал и все сделаю, — сказал Шостакович и, накинув пальто, выбежал на улицу.

Действительно, в тот же день он вернулся и торжественно предъявил паспорт, прописанный по всем полицейским правилам.

С паспортом в кармане Домбровский почувствовал себя увереннее. Он уже не сидел безвыходно в комнате. У него появились в городе хлопоты и дела. Первым делом он вернул Шостаковичу плащ и картуз, в котором он имел несколько странный вид, и купил себе шубу, шапку с бархатным верхом и глубокие зимние галоши. Теперь у него был вид солидного провинциального помещика, приехавшего в Москву хлопотать по делам своих земельных угодий. Одно плохо: несколько раз, встретив на улице старших офицеров, он по военной привычке приветствовал их отданием чести, прикладывая руку к своей помещичьей шапке. Тут же он спохватывался, делал вид, что вынимает соринку из глаза или чихает. С трудом избавился он от своих армейских навыков.

Чтобы окончательно сбить с толку сыщиков, Домбровский прибегнул к «военной хитрости». Он отправил Пеле в далекий Ардатов письмо. Но не от своего имени. Письмо это, давясь от смеха, писал Шостакович — конечно, под диктовку Ярослава:

«Многоуважаемая Пелагия Михайловна! По поручению супруга Вашего честь имею уведомить Вас, что он, вырвавшись благополучно из рук своих мучителей в первых числах этого месяца, в настоящее время выехал уже за границу».

Не приходилось сомневаться, что корреспонденция, адресованная жене Домбровского, вскрывается в черных кабинетах жандармерии.