За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

Но самым ловким и до дерзости смелым действием Домбровского было получение им заграничного паспорта. По просьбе Ярослава один из преданных ему студентов зашел к его кузену, титулярному советнику Юзефу Хшонстовскому, с двумя поручениями.

— Первое, о чем мы вас просим, — сказал вкрадчивым голосом студент (это был Ермолов), — достать подлинный текст официального указа об отставке.

Юзеф хмуро кивнул головой.

— Что еще? — спросил он тоном, отнюдь не любезным.

— Ну, а второе совсем легко, — сказал Ермолов, очаровательно улыбаясь и как бы не замечая дурного настроения Юзефа, — лист гербовой бумаги, желательно крупного достоинства и с титулом солидного казенного учреждения, притом имеющего какое-нибудь касательство, хоть и отдаленное, к военному ведомству.

Юзеф замахал рукой:

— Что вы, что вы! Это невозможно!

Теперь нахмурился Ермолов. От былого его благодушия не осталось и следа. Юное лицо его покраснело от негодования.

— Долгом своим почитаю предупредить вас, пан Юзеф, — сказал он сурово, — что в ваших руках судьба вашего брата. Более того: его жизнь!

Пани Дукляна, присутствовавшая при этом разговоре, воскликнула умоляюще:

— Юзик!..

Юзеф буркнул неохотно:

— Ладно. Попытаюсь.

На следующий день текст указа об отставке и гербовая бумага были в руках у Домбровского. Он с удовлетворением убедился, что в конце этого чистого листа была сургучная печать.

За стол уселся Шостакович, который сверх прочих своих достоинств обладал лихим писарским почерком. Домбровский ходил по комнате и диктовал текст указа об отставке. Дойдя до места, где следовало вставить имя, он задумался, впрочем, не более чем на секунду, и продолжал уверенным тоном:

— Полковник фон Рихтер Иван Оттович…

Шостакович поднял удивленные глаза:

— Почему нерусское имя?

— А акцент мой? Забыл?

— А! Из немцев, значит. Разумно. Их пропасть сколько в армии, — согласился Шостакович и продолжал писать.

Бумага украсилась четырьмя затейливыми подписями. Далее наступил самый опасный момент этой рискованной операции: Домбровский отправился в логово врага — в канцелярию генерал-губернатора.

Он к этому времени отрастил себе усы с пышными подусниками — они стали модными в русской армии со времени восшествия на престол Александра II.

Дорогая одежда Домбровского, аристократические манеры, барски-пренебрежительный тон, военная выправка произвели соответствующее впечатление в канцелярии. И он получил то, за чем пришел: заграничный паспорт.

Итак, можно ехать за границу! Но Ярослав не хотел уезжать один, без Пели.

Как ее выручить? Ведь ей запрещен выезд из Ардатова, где она находится под полицейским надзором. Ардатов не Москва. Это маленький городок, там каждый человек виден, незаметно ускользнуть оттуда немыслимо.

Одолеваемый этими заботами, Домбровский уехал в Петербург. Тому было несколько причин. В Москве его продолжали искать. И хотя он был, казалось бы, надежно защищен своими документами и измененной наружностью, а все же искушать судьбу не следовало. Вторая причина: из Петербурга выезд за границу и легче, и проще. Третья причина, заставившая Домбровского переменить местожительство, — надежда организовать побег Пели из Ардатова. В Москве связи Домбровского были ограниченны — несколько молоденьких студентов, благородных, идейных юношей, но неопытных в подпольной работе. А там, в Петербурге, у Домбровского еще со времен Константиновского корпуса, а позже академии — старые прочные связи с сильными революционными организациями. На их помощь и рассчитывал Ярослав.

И он не ошибся.

Через длинную цепь старых друзей по подпольной работе Домбровский нашел человека, известного под псевдонимом Шаховский. За этим конспиративным княжеским именем скрывался Владимир Михайлович Озеров, один из замечательнейших людей русского революционного подполья, которыми так богаты были шестидесятые годы. Бравый офицер, лихой кавалерист, штаб-ротмистр Волынского уланского полка Озеров был давним участником «Земли и воли». Еще в те годы, когда Домбровский учился в Академии генерального штаба, Озеров поддерживал тесную связь с польскими революционерами, обучавшимися в петербургских военно-учебных заведениях. Отсюда его старинное знакомство с Ярославом. Знакомство это перешло в дружбу, когда Озеров со своей частью очутился в Варшаве. Там он немедленно включился в революционную деятельность русских офицеров в Польше. Его прикосновенность к польскому восстанию не была доказана, но все же ему пришлось уйти в отставку. Это был человек действия, быстрый, изобретательный.

Узнав о беде Домбровского, Озеров задумался. Ярослав молча ждал, не прерывая хода его мыслей. Он знал, что энергия его друга, такая талантливая и добрая, непременно подскажет верный план.

Когда Озеров поднял голову, Домбровский увидел по решительному выражению его лица, что план созрел.

— Далеко ли Ардатов от Симбирска? — спросил Озеров.

— Знаю точно, — ответил Домбровский, — сто шестьдесят верст.

— А от монастыря?

— Вот уж не знаю. А по какой оказии тебе вдруг монастырь понадобился?

Озеров хитро улыбнулся:

— Религиозный стих на меня напал, Ярослав.

— Нет, серьезно…