За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

Сердце сжалось у Ярослава, когда он увидел его. Делеклюзу в ту пору было немногим более шестидесяти лет. Ему можно было дать лет на десять больше. Это был немощный, ссохшийся старец, с дрожащими руками, бескровным лицом. Тюрьмы и кайеннская каторга его состарили. Сейчас к этому прибавились волнения за судьбу Коммуны.

Но по мере того как разгорался разговор, Делеклюз преображался. Стан его выпрямился, потухшие глаза заблестели, перед Домбровский возник прежний Делеклюз, твердый, несгибаемый, прозванный в народе Barre de fer.[26]

Эта чудесная перемена произошла, когда Делеклюз заговорил о мирных завоеваниях Коммуны. Он радовался им и гордился ими.

— Понимаете, Домбровский, не в словах, а в делах выражается величие революции. Мы сломали старую государственную машину. Уничтожили систему вычетов из зарплаты рабочих. Мы вернули из ломбарда неимущим невыкупленные и просроченные заклады. Мы запретили ночной труд в булочных. Мы дали отсрочку по квартирным долгам. Мы национализировали брошенные владельцами фабрики и мастерские и решили передать их рабочим кооперативам и союзам. Это чего-нибудь стоит не правда ли? Какой урок для всего мира! И это только начало. Если мы выстоим, какая прекрасная будет жизнь справедливая, богатая своей полнотой… Мы должны выстоять, Домбровский, не правда ли?

— Вот по этому вопросу я и приехал к вам, гражданин Делеклюз…

Постепенно, шаг за шагом Домбровский нарисовал картину ужасающего пренебрежения к нуждам фронта со стороны того, чьим заботам он поручен, то есть военного делегата Клюзере. У людей на фронте не хватает обмундирования, одеял. В интендантстве это все есть, но там полный хаос и, возможно, злоупотребления. Есть сведения, что в арсеналах несколько сот тысяч ружей, а на фронте их не хватает. А главное — все требования о присылке подкреплений не выполняются. Между тем со дня на день следует ждать генерального штурма версальцев.

Делеклюз слушал молча, не перебивая Домбровского и не выдавая своих чувств.

— Так… — сказал он, когда Домбровский замолчал.

Он откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев.

— Я рассказывал вам, Домбровский, о добрых делах Коммуны. К сожалению, иногда этот оркестр играет без дирижера. То, что Клюзере бездельник, я подозревал и о том, что он рвется в диктаторы, я прямо заявлял на заседании Коммуны. Мы этого не боимся, это всегда можно пресечь в самом начале. Но если верно то, что рассказали сейчас вы, Домбровский, — это прямая измена. Во всяком случае, он не может быть военным делегатом.

Домбровский дотронулся до колена Делеклюза и сказал, улыбаясь:

— Вот бы вас в военные делегаты, дорогой гражданин Делеклюз.

— А вас, — тоже улыбаясь, сказал Делеклюз, — командующим фронтом?

— А я фактически и так им командую, — просто ответил Домбровский.

От Делеклюза Домбровский поехал к Клюзере. Ему сказали, что гражданин военный делегат выехал по служебным делам. Домбровский подозревал, что он просто спит, но выяснить это было невозможно. Он решил зайти к начальнику его штаба Луи Росселю. В случае ухода Клюзере это был первый кандидат в военные делегаты. В Генеральном совете Коммуны к нему благоволили. В Совете Национальной гвардии его ненавидели. Поклонники Росселя говорили, что это образованный, волевой, талантливый командир. Недоброжелатели утверждали, что он высокомерен и беспринципен. Он молод — двадцать семь лет, артиллерийский капитан, впоследствии — полковник инженерных войск. Сам предложил Коммуне свои услуги. «Стало быть, все же революционер, — думал Домбровский, направляясь к нему. — Почему же он не делает усилий преодолеть хаос, царящий в штабе, начальником которого является? Может быть, ему мешает Клюзере?»

Россель принял Домбровского тотчас. Ярослав сжато изложил претензии фронта к тылу. Не дослушав его, Россель сказал резко:

— Знаю все это. Я бессилен. Вся власть в руках гражданина военного делегата.

— Как же вы миритесь с этим?

— Я не мирюсь. Я дважды подавал в отставку. Совет Коммуны не принимает ее, — сказал Россель и повернулся спиной, показывая, что прием закончен.

Но не в привычках Домбровского было отступать. К тому же ему надоело это бессильное опускание рук, на которое он натыкался в тылу.

— Что вы мне посоветуете делать, гражданин начальник штаба? — спросил он. — Версаль ударит на Париж, может быть, даже завтра. Этот удар грудью приму я, а не все вы тут в тылу.

Россель вскричал:

— Я им говорю это каждый день! Надо перестроить Национальную гвардию. Нам нужна профессиональная, хорошо обученная армия, а не скопище горлопанов и доморощенных «мыслителей». В армии мыслит один человек: командующий. Армия повинуется. Вы согласны?

— Нет, — твердо сказал Домбровский. — В отношении к армии революционного народа это неверно.

Россель нервно зашагал по комнате.

— Что вы слышали о Клюзере? — вдруг спросил он, резко остановившись возле Домбровского.

— Слышал, что вас прочат на его место.

— Поздно. Надо было меня назначить военным делегатом в самом начале. Тогда еще можно было что-то сделать. А сейчас… Я обречен. И вы обречены, генерал Домбровский.

— Значит, вы откажетесь?