За несколько лет до миллениума

Страна Лимония кончилась, когда Никита Сергеевич Хрущев, избавившись от своего друга Берии, а потом и от маршала Жукова, который помог ему Берию раздавить, решил, что армия слишком велика и для защиты Родины хватит ядерных бомб и ракет. Все остальное он считал вчерашним днем, как посчитали перед войной устаревшими и не соответствующими реалиям жизни тачанки. Наступали годы волюнтаризма. Нет, времена тогда были удивительными. Историю меняли запросто. Учитель приходил в класс и говорил: «Дети, откройте учебник на такой-то странице… Открыли? Возьмите ручку и зачеркните как следует четвертую строчку сверху. Зачеркнули? Теперь еще зачеркните двенадцатую и двадцать восьмую строчку. Когда придете домой, то аккуратно вырежьте портрет человека на восемнадцатой странице. Завтра я проверю, и кто этого не сделает, тот будет серьезно наказан». И все. С этого дня история уже выглядела совсем иным образом. Помню, как это было с Ворошиловым, Маленковым, Кагановичем и Молотовым. Сестра помнит, как это было с Берией. Прошло совсем немного времени, и Гагарина в космос стал отправлять наш дорогой Леонид Ильич, а бессовестный Никита Сергеевич, скомпрометировавший себя разделением партии по промышленному и сельскохозяйственному признаку и насаждением нероссийской культуры — кукурузы, остался в памяти хулиганом, который стучал ботинком по трибуне ООН.

Через двадцать лет, не успел дорогой Леонид Ильич огорчить советскую милицию отменой праздничного концерта в ее день (а это оказалось неизбежным вследствие его кончины), как история снова сделала зигзаг. Все стали наперебой кричать, что душок у эпохи застоя был крайне неприятным. А чего вы еще хотели, заняв место за спиной у Генерального секретаря? Кто вешал ему ордена и медали на грудь? Почему вы теперь удивляетесь, что старый и больной человек элементарно надорвался? Он же не штангист Василий Алексеев, чтобы ставить рекорд за рекордом!

Но за эти вопросы могли еще, очень даже могли… Нет, лагерей на Колыме почти не осталось, а вот психиатрических больниц закрытого типа было построено немало. Чего удивительного, коли у всей страны был единый диагноз — вялотекущая шизофрения! И началась она именно с зачеркивания портретов в учебниках и замены страниц в энциклопедических словарях! Быть может, она началась еще раньше — с того самого момента, когда мы начали рушить памятники царям и царским генералам, вся вина которых заключалась в том, что они жили в эпоху правления конкретного сатрапа. С каждым разрушенным памятником отмирала частица народной души.

Панфилово окружала степь. В степи жили тарантулы и суслики. Суслики были забавны, а тарантулы — зловещи. И тех и других мы выливали из норок. Для того чтобы вылить одного тарантула, хватало ведра воды, для того чтобы вылить суслика, воды требовалось куда больше. Мокрые суслики выглядели жалко. Да и посвистывали они жалобно. Тарантулы смотрелись более достойно. Встав в боевую стойку, тарантул внимательно разглядывал тебя цепочкой глаз. Рост противника тарантула не пугал, он защищался до последнего вздоха своих трахей. Чаще мы их не выливали, а ловили на горошину из смолы, которая привязывалась к нитке. Тарантул хватал смолу своими жвалами и прилипал к ней. Пойманных тарантулов мы сажали в банку. Там они пожирали друг друга. Жестокая забава. Сейчас бы я так не поступил. Сейчас мне жалко всех живых существ, даже пауков и тараканов мне не хочется убивать. С возрастом приходит понимание природы и жизни, исчезает неистребимая тяга к убийству, живущая в каждом ребенке.

Животными нашей семьи были коты. Мудрые и самостоятельные, и очень независимые. Коты жили параллельно с людьми, интересы их с семейством Синякиных пересекались лишь изредка, когда требовалось поесть или хотелось немного ласки. Ночами начиналась их тайная жизнь, которая прорывалась в нашу действительность дикими криками и звуками драк, доносившихся со двора. Впрочем, дед всегда держал во дворе собак. «Чтобы брехали», — говаривал дед. Надо сказать, что старались они на совесть. Помню лохматого Шарика. Как сейчас понимаю, происходил он из южнорусских овчарок, отличался кротким нравом и повышенной добротой к детям. Зимой я запрягал его в санки и носился по заснеженным улицам Панфилово. Дед моих занятий не одобрял — казаки ездовых собак не знали и твердо верили, что собаки должны охранять дом. И только.