За опасной чертой

А вот и цель показалась, идет на встречно-пересекающемся курсе, чуть выше и левее.

Атака! Боевой разворот с выходом в заднюю полусферу буксировщика. В опаловой призме прицела светятся концентрические кольца. Вот уже неосторожной мухой бьется в паутинке колец темный конус. Еще немного… Пора! Пальцы вдавливают пружинящую гашетку. Раз, другой! Отрывисто гремят пушки. Снаряды кончились, можно отваливать. Буксировщик снижается и сбрасывает конус.

— Ничего не скажешь, опять отлично, — встречает Георгия на земле начальник воздушно-стрелковой подготовки. — Иди полюбуйся на пробоины. Весь конус изрешетил.

Быстро пролетели годы учебы. Первый. Второй. Третий… Училище Георгий закончил по первому разряду, или, что одно и то же, с отличием. По всем дисциплинам пятерки. На золотистых погонах засверкали две лейтенантские звездочки, в документах значилось: «Присвоена квалификация военного летчика-истребителя». В разные концы страны в боевые части разлетелись бывшие однокурсники, а его и еще нескольких выпускников оставили на месте, инструкторами. Как лучших из лучших. Так решило командование. «Учите, — говорят, — других, как вас учили. Передавайте мастерство молодежи!»

А сам-то он разве не молодежь? Кажется, только вчера был курсантом, выполнял контрольные полеты, волновался, как и все, сдавая экзамены, а сегодня — учи других. Трудно, конечно. Да разве в этом дело? Георгий мечтал о строевой части, одной из тех, где летчик-истребитель есть летчик-истребитель, то есть готовится к бою, учится воевать, охраняет воздушные рубежи Родины. Пусть пришлось бы служить в Заполярье, в Приморье, в Каракумах, где угодно. Но… приказ есть приказ. Значит, снова ожидание, терпение и работа. Любимая все-таки. Летная. Она-то ведь не временно, а навсегда. Да и летать инструктору приходится побольше, чем любому истребителю. Летная же практика — самый надежный ключ к небу.

На том и порешил. Не обижался, не жаловался. Запрятал мечту подальше и взялся за дело. Основательно. Как всегда.

Матери писал:

«…Что-то новое сейчас тревожит меня. Хочется много знать и много сделать. Каждый день встаю с солнцем и кручусь допоздна, ты же знаешь, теперь сам летать учу. Трудновато приходится. Свободного времени очень мало, почти нет. Да я об этом и не беспокоюсь. Тем более что немного втянулся уже в новую жизнь и легче стало, интереснее, а главное — летаю много. Значит, все хорошо».

Самому родному человеку — и самое сокровенное, из глубины души:

«Мама, очень хочется стать настоящим летчиком. Таким, как Чкалов, но, наверное, об этом мечтают все летчики, а Чкалов один. Если и не стану таким, все равно буду на него всегда равняться. А пока…»

А пока он инструктор. Его долг обучать и воспитывать курсантов, доводить их до уровня, нужного строевым частям. А какой он, этот уровень, откуда ему знать, если сам в части не служил? Чтобы не было ошибки, решил: буду учить, как Хапов, — в полном объеме и без скидок!

Решение решением, а жизнь свои поправки вносит. На практике не все идет, как по-писаному.

Разными путями приходят люди в авиацию: один добровольно, другой — по призыву; один рвется в небо, другой только признает его; одного надо сдерживать, приучать подчиняться разуму, а не порыву, другому — привить любовь к полетам, раскрыть их значимость и красоту.

А как прививать? Опять же так, как Хапов, как другие инструкторы? Конечно, главное можно взять у них, но не слепо копировать, а с головой.

С одним шаблоном ко всем подчиненным не подойдешь — очень уж они непохожи друг на друга. Счастье, что большинство в группе — патриоты летного дела, дисциплинированные, исполнительные. Эти ясно видят цель А другие? От них ведь не откажешься, тем более что и эти ребята неплохие, так, с выкрутасами, что ли…

Один с гонорком, воображает, что все уже постиг, на товарищей посматривает свысока; другой — любитель пропустить рюмку-другую, сходить в «самоволку», словечко крепкое при случае, а то и без случая бросить. Таких проще всего наказать. Проще. А как лучше? Как нужно?

Георгий сплеча не рубил — все же сам не так давно был курсантом. Поначалу привыкал к своим подчиненным, присматривался, изучал их. Выдержанный и тактичный, он упорно искал ключи к их сердцам. И, как правило, находил. Но случались и неудачи.

— Характер у меня, наверное, не тот, не командирский, — говорил он своему другу, тоже инструктору Владимиру Нефедову. — Приказывать не умею. А тут больше десятка людей, и у каждого свое. В воздухе — там проще, летные способности курсанта видны как на ладони. А на земле приходится учитывать все его особенности, даже скрытые, да еще как-то влиять на них. Тут надо быть и психологом, и методистом, и педагогом, и еще не знаю уже чем.

— Опыта у нас пока маловато, да и возраст еще самый что ни на есть курсантский, — отвечал Нефедов. — Притом первую в жизни группу получили. Когда сединой и шрамами обзаведемся, авторитет придет сам собой. Сразу станет легче. А характер у тебя действительно очень мягкий. Этим кое-кто и пользуется.