За Ореховой горой

В последний день августа родители повезли Юлю на учебу. Анька напросилась прокатиться с ними. Чтобы снабдить студентку деньгами, отец погрузил в «Жигули» несколько банок меда и зарезал поросенка. По пути к городу они заехали в дачный поселок. Мама осталась возле машины, а отец с дочерьми пошли по участкам предлагать свой товар. Хоть после выхода из колхоза и приходилось это делать довольно часто, отец все равно испытывал неловкость, когда оказывался в роли продавца. Возле одной из дач большая компания копала картошку. Подходя к ним, Павел вполголоса спросил дочерей:

– Как нынче надо к народу-то обращаться? «Товарищи» – устарело. «Граждане» – как-то по-прокурорски. «Господа» – стыдно…

– Скажи «чуваки», – подсказала Анька.

Они подошли к калитке, отец окликнул дачников:

– Люди добрые, вам мяса или мёда не надо ли?

Горожане у отца покупали охотно. Его могучая фигура, уверенная поступь, рыжая борода, добродушное открытое лицо – всё выказывало в нем крепкого хозяина и вызывало доверие. Ну и цены он никогда не ломил.

Столбовы продали почти всё.

* * *

В старых коридорах общежития, похоже, недавно сделали ремонт. Пахло еще не просохшей краской и свежим постельным бельем, которое носили от кастелянши заселявшиеся студенты. Изо всех комнат доносились возбужденные голоса и смех. Первокурсники, как водится, ближе к ночи запоют песни, не в силах справиться с переполняющей сердце романтикой.

В четыреста седьмой комнате уже был полный разгром: сумки, одежда, книжки.

– А вот и я! – громко объявила Юля, перешагнув через порог.

– Юлечкин! – звонким голоском воскликнула Оля и первой подбежала обниматься.

Отец затащил в комнату мешок картошки. Анька с мамой – сумки с продуктами. Отдохнули немного, попили чаю и, попрощавшись с Юлей, уехали домой. Отец внушительно сказал ей на ухо: «Блюди себя!».

За три года девчонки стали ощущать себя почти семьей. Юля искренне соскучилась за лето по своим соседкам.

Первый вопрос, который ей задали, конечно же, касался Ракитина:

– Ну как у тебя с твоим поэтом? Встречались летом?

– Да. Он почти две недели в Раздолье жил. Русским занимались. И он поступил на вечернее в политех! Живет уже здесь полмесяца. Придет, наверное, сегодня.

– Ну всё. Теперь тебе учиться некогда будет, – сделала вывод Марина.

Юля, чтобы избежать дальнейших расспросов, перевела разговор:

– Это что ещё такое? – она взяла со стола трехлитровую банку, наполненную оранжевыми ягодами.

– Моченая морошка, – ответила Марина, – Пробуй. Суперполезно. Нынче ее много на болотах было.

– Хорошо вам там, на северах, – завистливо вздохнула Юля и зачерпнула полную ложку ягод.

Вечером в общагу пришли Андрей и Мишка.

– Кто это у вас тут поклонница Филиппа Киркорова? – стандартно поинтересовался Мишка и обратился к однокласснице: – Ты, что ли?

– Почему сразу надо меня предполагать? Вон еще трое подозреваемых, – Юля махнула рукой в сторону девчонок и ушла вместе с Андреем за шторку на кухню.

Андрей порывисто прижал ее к себе, уткнулся носом в ее волосы и прошептал:

– Я дико соскучился. Тысяча лет прошла.

– Я тоже ужасно соскучилась по тебе. И по твоим стихам, кстати.

Андрей немного отстранился и наморщил лоб, вспоминая что-то.

– Вот. Подходит к моменту:

Как мне все это сберечь?

Как не выпустить весла из рук?

Что записано в книге встреч

И зачеркнуто в книге разлук…

Мишка Кудрин бесцеремонно отодвинул штору:

– Эй, хватит уже там! Идите к людям.

Андрей сел на стул и взял Юлю на колени. Стульев в комнате было только четыре штуки, по количеству жительниц. Кудрин тоже сел и показал Марине на свое колено. Маринка, смущенно хихикая, присела к нему.

Глава 8

Это была чудесная осень!

Никогда Юля так не любила город, как в тот сентябрь. Вечерами, когда Ракитин был на учебе, она подолгу сидела с книжкой у открытого окна и расслабленно внимала всему, что происходило на улице. Звонкие голоса детей во дворах. Гулкие, похожие на щелканье бича, хлопки по ковру. Сухой шорох опадающих листьев. Далекий грохот уже полупустых трамваев. Старый парк, медленно тонущий в сумерках. Постепенно остывающий воздух… Иногда к ней на подоконник подсаживался кто-то из девчонок, и тогда они пели что-нибудь, типа:

«Вновь о том, что день уходит с земли

Ты негромко спой мне.

Этот день, быть может, где-то вдали

Мы не однажды вспомним».

Но самыми замечательными были дни, когда Мишка Кудрин работал на заводе в ночную смену. Предощущение ночи с Андреем начиналось у Юли с утра. Она с нетерпением ждала окончания занятий в университете. Потом быстро делала то, что было задано на завтра. Затем отправлялась в душ, который находился в подвале общежития и в котором из шести кабинок обычно работали только две. Кстати, там Юля тоже любила распевать песни, если оказывалась одна или с кем-то из своих девчонок. Голос так звучно отдавался от покрытых кафелем стен, что она казалась себе не меньше, как Монсеррат Кабалье. После душа Юля тщательно одевалась, подкрашивала глаза и губки, собирала тетради и выходила.