За переливы

Еремка внес в Атласову избу страшную сумятицу. Кецай подослал сродника к русскому острогу непременно выследить Еремку и сообщить ему нечто важное, касаемое только Атласова. Однако к самому Атласову не велел идти: имя свое берег. А беречь стоило… Ибо здесь замешана Ее Величество Тайна.

Сродник несколько дней выслеживал, когда Еремка один сунется за ворота, словил его чаутом; тот и не разглядел толком, кто… растерялся, хотел вопить, да сродник запечатал рот меховой рукавицей… и зашептал на ухо… Еремка со страху еле понял…

Месяц назад Атласов говорил Енисейскому:

— Сбирайся в путь-дорогу, друг ситный… Ох, тяжел путь. К воеводе в град Якуцк, ежли не сдохнем, попадем. Это точно. Пущай воевода на твою воровскую морду полюбуется… Сколько ты у меня крови попортил, Ивашка. Не дуй губы. Не со зла, сам знаешь… Индейца Денбея и Тынешку подкорми. Боюсь, маловато у них силенок.

— Карашо, карашо, — радостно донеслось из угла.

— Ты ж говорил — спит! — закричал Атласов, наступая на Енисейского.

— Помилуй бог, притворялся, значит, — защищался Енисейский. Он метнулся в угол и подтащил к Атласову упирающегося Денбея. — Вот вражина. Пропадем когда-нибудь из-за него. Позволь с ним поговорить.

— Оставь. Ты поговоришь, а мне крест ставить на его могиле? Где не надо — больно прыток. Он воеводе сгодится. Толмачить не хуже твоего в своем индейском царстве будет.

— Карашо, — Денбей, улыбаясь, кланялся Атласову. Он понимал, что за спиной властителя всегда будет в безопасности.

— Понятливый, — Атласов одобрительно похлопал Денбея по плечу.

— Слишком, — неприязненно косясь на Денбея, проговорил Енисейский.

— Сам учил, — усмехнулся Атласов. — Ну да ладно. После себя хочу оставить Потапа Серюкова.

— Что ж, он строил — ему и править. Согласится ли?

— Чего ему, женатому, желать лучшего… И баба на сносях. Вот-вот и разродится. Поди зови…

Потап Серюков, недовольный, что его оторвали от дела (ладил печь, шибко дымит, проклятая), обтер руки снегом, обхлопал их о тулуп и чуть ли не пинком раскрыл дверь Атласовой избы.

— Чего звал?

— Садись, Потап. — Атласов радушно улыбнулся. Енисейскому: — Сготовь чаю. И не жалей!

Потап присел на край скамьи, собачью шапку положил на колени и прихлопнул кулаком.

— Ты, Потап, раздевайся. Почаюем, — настаивающе предложил Атласов. — Скидывай одежу.

— Так-то оно так, — проговорил Потап, раздумывая, с чего же Атласов запел ласково, и неуверенно снял тулуп. — Время дорого.

Денбей заулыбался и поклоном приветствовал Потапа.

— Не отыскал еще своего царства-то? — Потап расправил бороду.

Денбей отрицательно помотал головой, и лицо его опечалилось.

— А может, и царства твоего нет как нет, и ты с луны свалился?

— Не дури, Потап… А ты… шагай, шагай спать.— Атласов подтолкнул Денбея легонько в спину, и тот удалился в свой угол. — Чего бередить… Человек — он и есть человек… — Енисейскому. — Как чай?

— Больно спешно.

Потап хмыкнул:

— Тебя, Ванька, бить надо почаще…

— Не собака.

— Она умнее.

— Смотря чья. Ежли…

Однако Атласов, зная острый, подковыристый язык Енисейского, не дал ему распалиться.

— О! Сцепились. Ты, Иван, много моложе Потапа, мог бы и помолчать! Ну сколько тебе говорить!

— Он сам…

— Прибью! — Атласов громыхнул кулаком по столу.

И в тот же миг перед Атласовым и Потапом дымился в глиняных кружках черный пахучий чай.

Выпили тянуче, с прихлебыванием, молча.

Пропотели.

Раздобрели.

— Потап, — начал разговор Атласов. — Принял я решение с Казной возвернуться в Анадырь.

Чуял Потап, не к добру Володькина ласковость.

— Почто так скоро?

— Соболь погниет. Да и казацкую команду поменять время.

Потап хотел спросить: «А как же я?», — но понял, что вопрос будет излишним; и если Атласов с ним разговаривает сейчас мирно, то это не значит, что его, Потапа, он не сможет назначить приказом.

— А людей сколь оставишь? — спросил он на всякий случай.

— С собой только пятнадцать человек возьму… Прихвачу и юкагиров.

— Поразбежались юкагиры-то, Володимер, — вздохнул Потап.

— Еремка Тугуланов да еще трое при мне.

— Когда же?

— Объявлю… Сына твоего окрестим — и проводишь.

Долго еще рядили, кому можно доверить охрану обоза с пушниной, индейца Денбея и скрытного тойона Тынешки.

— И Ваньку забери. Намучаюсь я с ним. Он всех баламутит, — напоследок попросил Потап.

— Да с тобой!.. — повзвизгнул было Енисейский, но под ярым взглядом Атласова осекся.

— Да, Ванька, бить тебя надо крепко. — Потап натянул на лоб шапку. И к Атласову. — Острог сохраню. Так и скажи воеводе.

…И вот юкагир Еремка впотьмах, страшась слов Кецаева сродника, выложил, что-де у камчатских и олюторских оленных и пеших коряк великий скоп на Володимера, что-де в землю Камчатскую он проник, устрашая всех пальбою, и теперь ему обратно идти в Анадырь, а его выпустить живьем не хотят.

«Кто разнес? Чей брехливый язык? — Атласова поначалу кинуло в пот. — Ежли Кецаево воинство пропустит через Парапольский дол, уж с олюторами… попомнят Володьку, — думал он, успокаиваясь. — Еремка, стервец, молодцом».

Перехитрил Атласов олюторов, прошмыгнул мимо засад и острогов мышью.