За переливы

— Да только рада была, думала, уедет. Рухляди много в их амбаре… И в больших городах с таким богатством пожить можно. Взять Иркутск, а далее Тобольск. Славные города… Выходцев уперся, баран бараном… Тогда жена пошаливать стала, а он смеется, дурень.

— Так верят в Черного Ворона?

— Кто как, знаете…

Свеча догорала. От рассказа или «историйки» Совушкин устал, поэтому незаметно зевнул, однако первым покидать гостиную не решался и ждал, что еще спросит господин капитан. А Галл молчал.

Тогда Совушкин, пробормотав встревоженно: «Как там мои доченьки», спросил;

— Позвольте уйти?

— Так уже утро, куда же вы? — Галл задул свечу, и вправду — за окном серело.

— Дом проведать надобно б… — неловко отвечал Совушкин. — Дети одне…

IV

Днем Галл с Усковым осматривали верфь. Несколько плотников, голых по пояс и загорелых, отесывали бревна. Пахло свежим деревом. Горел костер, над которым висел черный котел: весь день, а то и ночь варился чай, и плотники, устав, шли к костру и, покрякивая, обливаясь потом, пили крутой чай. Усков жаловался: народу мало, разве с такими силами за зиму судно построишь… Нужно будущую команду этого судна прислать, все подмога — бревна ворочать, такелаж готовить. Из Тигильской крепости тоже вытребовать казаков, они там пообленились, позаспались, пускай жирок порастрясут. Галл отвечал: команду он еще не видел — сидит в Охотске на казенных хлебах, прибудет с первым же судном в Петропавловский порт и там не задержится, без промедления — в Нижнекамчатск. А из Тигильской крепости казаки выступили, и на днях двадцать пять человек корабельный мастер получит под свою руку.

— Послушай, Усков, — как бы между прочим спросил Галл, — что за сказки такие про Черного Ворона.

— Совушкин, поди, веселил? — отвечал, усмехаясь, Усков. — Горазд он на историйки… И где он их колупает… Чуть что, историйка готова… Он про шпиона американского не поведал?.. Приберег, жадюга…

— За что ты его так, Усков?

— Не по душе он мне… С первого раза встретил, глядь — и понял, житья мирного мне с господином унтер-офицером не выйдет… Бабский порядок любит… Почти год маюсь. Как два самовара, столковаться не можем, пыхтим… И он, грешный, мается, — Тут Усков издал звук, похожий и на вздох сожаления, и на язвительный смешок.

— А Черный Ворон? — напомнил Галл (они стояли уже у воды, и Галл, щурясь, рассматривал противоположный берег, поросший непродираемым кустарником).

Усков пожал плечами: — Не верю байкам, господин капитан… Вот шпиона видел… Ах, мерзейшая он морда… А характер — преподлейший. Как никто мог придирками и насмешками человека из себя вывести, ну все одно, что рыбку живую жарить… А голос ровный, без крику и визгу, нежнейший голос… Жалеть начинал (что за корысть), батеньки вы мои, как жалел! Иногда ему человек рад все с себя содрать и отдать, лишь не быть жалеемым… Да, да, в такую кабальную зависимость человек попадал, не приведи господь, без петли не выпутаться…

Плотники почтительно поклонились Галлу и, поплевав на ладони, вновь замахали топорами — тюк-тюк, тюк-тюк. И это равномерное тюканье, словно качающаяся вода, ударялось эхом в берега реки, и было оно привычным с достопамятных времен Витуса Беринга, когда здесь в 1728 году был спущен на воду «Св. Гавриил», проведавший пролив между Азией и Америкой.

От реки исходил запах прохлады. Хотелось броситься в прозрачные воды, взбить брызги, заухать дурашливо и нырнуть. Руки Галла потянулись к медным пуговицам мундира.

Вода словно вытолкнула Галла — он вприпрыжку бежал к костру, крикнув Ускову:

— Мундир!

— Сейчас, — ответствовал осерченно Усков.

Усмехнулись плотники — горяча река — и поспешили налить Галлу чаю с дымком.

— Знавал одного, — Усков отряхивал от пыли капитанский мундир, — так тот, купнувшись, богу душу отдал.

— Быстро! — Галл, дрожа всем телом, натянул на себя белую рубаху. Чай полыхнул во рту костром. — Упль-а-а-а, упль-а-а-а, — чай грел тело, и Галл лишь теперь начинал понимать почтенное, почти рабское преклонение Камчатки перед чаем. — Упль-а-а-а, упль-а-а-а…

Каркнула в лесу ворона старческим карканьем, ответила ей чуть ли не с вызовом по-молодому другая, вмешалась расторопно третья, гвалт занесся.

— К непогоде, видать. — Усков пошевелил уставший костер.

— Не там ли Черный Ворон? — Галл, допивая пахучий чай, любопытствующе посмотрел на Ускова.

— Он спит, — возразил Усков. — В такое время и нам бы соснуть не грех. Полдень. О, пылит… — непонятным чувством определил корабельный мастер появление вдали унтер-офицера Совушкина: тот явно приближался к костру. — Пора и нам отобедать, — обратился он к уставшим плотникам, и те вразвалочку двинулись к реке: ополоснуться.

— Отобедать ждут, — запыхавшись и взопрев, говорил Совушкин и с почтительной виноватинкой посматривал на Галла. — Очень ждут…

— Идем, — покорно согласился Галл. — Так что Черный Ворон со шпионом сотворил? — пройдя несколько, Галл приостановился, одергивая мундир.