За пять веков до Соломона (СИ)

Поднялся второй резчик — Бирзаиф из Асиров. Несмело окинул взглядом довольные лица людей, глубоко вдохнул и, зачем-то спрятав голову поглубже в плечи, принялся говорить. Голос его дрожал и срывался, даже Моисей слышал с трудом, а зрители тем более не могли разобрать ни слова. А когда из толпы раздались издевательские возгласы, Бирзаиф и вовсе покраснел, сбился и замолчал.

Моисей понял, что пора вмешиваться. По привычке посмотрел на багровый диск солнца, на удлинившиеся тени деревьев, и резко встал.

Так уж сложилось, что спорные вопросы решались перед закатом, когда дела дневные исполнены: стада вернулись с пастбищ и заперты в загонах, кувшины полны воды, мусор с полов в шатрах подметен, а в очагах весело булькает похлебка. Все отдыхают, только стража ходит вокруг лагеря, перекликается негромко.

* * *

Сейчас, через три месяца после схватки с египтянами, стало чуть поспокойнее.

А тогда с плачем и молитвами похоронили мертвых. Всем Аарон руководил, сам Моисей дня три не соображал ничего: в голове звон мечей да лязг щитов стоял, будто битва так и не закончилась. А перед глазами — Манитон с закатившимся взором да кровавыми пузырями на устах. К четвертому дню, как стихли причитания, Моисею тоже полегчало. А потом дети из укрытия вернулись. Впервые за неделю в лагере раздались смех и радостные крики, и даже на скорбящих лицах матерей нет-нет, да мелькали несмелые улыбки. На шестой день Моисей скомандовал выступать, и тяготы пустынного перехода напрочь заглушили страдания. Не до мыслей тяжелых, когда ноги еле передвигаются, глаза целый день в слезах сухих, колючих от яркого света, а распухший язык, словно каменьями острыми, дерет рот изнутри. Водички бы хлебнуть — а больше и нет ничего в голове.

Еще через неделю, здесь, на границе Мадиамского царства, Моисей приказал разбить лагерь. Три источника, редкие заросли сикомора, на ветвях — первые сладкие плоды. Просто сказка после голой пустыни, всеми ветрами насквозь продуваемой. Но хоть и валились с ног от усталости, дисциплину израильтяне держали строгую. Не пропали даром горькие уроки схваток с египтянами. Меж тремя отрядами разделили ночное дежурство и только тогда спать отправились. А ночью пришлось опять за оружие браться: коварные амаликитяне напали. Только куда им до израильских воинов, когда любая еврейская девушка умела четыре стрелы за минуту выпустить! Убрались кочевники восвояси, оставили израильтянам колодцы, воды полные, да зелень, прохладой дышащую.

Сами собой распределились обязанности, кто стада в горы гонял, кто обеды варил, а кто, по старой привычке, ремеслами занялся. Гончары отыскали неподалеку глину, смастерили круги из камней да твердой древесины сикомора, и через неделю израильтяне уже могли не только лепешки на каменьях печь, но и похлебки из горшков отведать. Каменщики из той же глины сложили печи, и теперь горячая еда красила каждый ужин. Резчики отыскали алебастра мягкого и, чтобы не отставать, тоже утвари кухонной наделали.

Но с мирной жизнью пришли и мирные проблемы. Кто-то что-то не поделил, кто-то получил порцию похлебки больше, а кто-то косо на жену соседа посмотрел. Пришлось Моисею дела такие прилюдно разбирать, судить по справедливости, да по совести.

* * *

Толпа вовсю смеялась и улюлюкала, смущенный Бирзаиф понуро рассматривал песчинки под ногами, самоуверенный Шаллум бросал победоносные взгляды.

Моисей поднялся. Два шага — и он внутри песчаного круга, взмах рукой — и евреи послушно замолчали.

— Назови свое имя, израильтянин, — властные слова вождя прокатились по площади. Люди затаили дыхание — начиналось самое интересное. А Моисей совсем тихо добавил, так что даже Шаллум в трех шагах ничего не понял: — Только ради всех богов, сделай это громко, чтобы и последний ребенок услышал.

— Бирзаиф, — разнеслось над толпой. Голос дрожал, волновался, но для начала — неплохо.

— Расскажи, как все было, — Моисей посмотрел в глаза молодому резчику и чуть заметно улыбнулся.

Приободренный Бирзаиф заговорил. Постепенно его голос набирал силу, хотя и срывался пару раз. Но стоило кому-то из толпы ухмыльнуться, Моисей бросал такой свирепый взгляд, что шутник тотчас замолкал.

— Две недели назад пришел ко мне молодой парень, я и имени его не знаю. Сказал, что хочет родителям возлюбленной подарок поднести. Ну, чтобы они вено за невесту небольшое назначили, а то он из небогатой семьи. И попросил вазу приготовить. Да такую, чтобы за душу брала, и ни у кого сомнений не возникало: он всем сердцем девушку любит. Только парень сразу предупредил, что такой же заказ и Шаллуму сделал. Мол, потом из двух ваз ту выберет, что приглянется больше. Ну, я и согласился. Не ради платы, нет. Я же понимаю, бедняк много не предложит. Захотелось с Шаллумом потягаться, выяснить в честном поединке, кто сильнее. Вот я вазу и сделал.