За пять веков до Соломона (СИ)

Бирзаиф кивнул на каменную чашу, что стояла между спорщиками. Белый алебастр был сточен так, что стенки вазы казались не толще листа папируса. Тонкая резьба украшала крутые бока: стада бегущих антилоп, ветер, колышущий траву, яркое солнце на чистом небе. Но больше всего поражали ручки в форме гепардов: хвосты закручены к днищу, тела выточены так искусно, что чувствуется напряжение каждой мышцы под гладкой шкурой, головы покоятся на краю, морды вытянуты, словно хищники принюхиваются к содержимому вазы. Да, такая чаша сделала бы честь и столу фараона.

— Это ложь! — раздался уверенный голос Шаллума.

— Что именно? — тотчас развернулся Моисей. — То, что молодой парень заказал вазу? Что вы устроили между собой состязание? Или что-то другое?

Под пытливым взглядом вождя, Шаллум смутился.

— Нет, это правда… Вернее, не совсем… — Шаллум окончательно запутался, но Моисей молчал, и резчику пришлось самому находить выход. — Ложь то, что эту вазу сделал он. Судите сами: разве мог молодой умелец так искусно изобразить зверей, разве мог так тонко выточить стены? Это под силу только опытному мастеру. Вазу сделал я. У меня даже свидетели имеются. Прикажи, позову сразу. А он, — Шаллум презрительно махнул в сторону соперника, — мою работу украл и присвоил!

— Скажи, у тебя свидетели есть? — обратился Моисей к Бирзаифу.

Молодой резчик только отрицательно помотал головой.

— Вот видите! Какие могут быть сомнения, ваза по праву принадлежит мне, — Шаллум почти кричал.

— Тихо! Сядьте оба. Пока я ничего не решил, ваза принадлежит мне, как вашему вождю.

Спорить с Моисеем Шаллум не посмел. С гордо поднятой головой он прошел к камню и уверенно уселся. Бирзаиф поспешно юркнул к своему месту.

Моисей медленно оглядел площадь, пытливый взор задержался сначала на лице молодого Бирзаифа, потом надменного Шаллума. Толпа притихла. Все ждали приговора.

Моисей кивнул и поднял руку:

— Мудростью, дарованной богами, принял я такое решение. Каждый из мастеров утверждает, что ваза его. И проверить правдивость слов мы не можем. — Моисей не обратил внимания на жесты Шаллума, показывавшего, что у него-то есть свидетели. — Поэтому повелеваю расколоть вазу на две части. Каждый из мастеров получит половину. Тем самым спор разрешится.

Моисей обнажил меч и подошел к чаше. Толпа изумленно безмолвствовала.

Первым нашелся Шаллум:

— Нет, это не суд. Как можно одним ударом рушить работу долгих недель? А если у меня больше не получится создать такую прекрасную вазу? Ведь работа художника зависит от обстановки, от настроения, от материала. А вы вот так одним ударом все…

Но Моисея куда больше интересовало поведение молодого резчика, который молча поднялся и пошел прочь.

— Стой, Бирзаиф. Почему ты уходишь?

Голос Бирзаифа звучал намного увереннее, словно, после оглашения приговора тяжелая ноша свалилась с плеч:

— А разве может создатель спокойно смотреть на смерть своего творения? К тому же, если ваза будет разбита, значит, заказ так и не выполнен. Я ухожу, потому что меня ждет работа. Сделать другую вазу займет не один день.

Моисей довольно кивнул.

— Скажите, люди, — обратился он к евреям. — Кому вы верите: тому мастеру, который боится, что больше такой вазы не вырежет, или тому, который спешит сесть за дело, не теряя ни минуты?

Шаллум вдруг всё понял. Он сразу съежился, властность и уверенность напрочь исчезли с последними словами Моисея. А вождь терпеливо ждал ответа израильтян.

— Бирзаифу, — несмело выкрикнул кто-то. Толпа будто ждала этого сигнала.

— Бирзаиф, Бирзаиф, — раздалось со всех сторон.

Моисей подошел к молодому резчику. Опять поднял руку, дождался тишины.

— Да будет так. Бирзаиф — эта ваза твоя по праву. Надеюсь, когда-нибудь и я смогу заказать похожую себе. — Моисей поднес каменную чашу зардевшемуся юноше.

Радостные крики тысяч людей заглушили последние слова.

Моисей опять требовательно вскинул руку. Толпа послушно замолчала.

— А ты, Шаллум, получишь тридцать палок.

— За что?

— За ложное свидетельство. И радуйтесь, — обвел Моисей строгим взглядом сгрудившихся людей, — что я не потребовал имен Шаллумовых свидетелей. Иначе и им бы досталось.

* * *

Стихли крики: «Моисей! Моисей!». Толпа пошумела и разошлась к кострам и шатрам. Западающее солнце окутало горы вокруг золотистой дымкой. Моисей остался один посреди песчаного круга. Он уселся на землю, спина с облегчением оперлась о камень.

Эх, люди. Знали бы вы, сколько сил занимают такие представления: управлять актерами на сцене, не упуская из виду зрителей, и в то же время перебирать десятки решений, пытаясь отыскать не только справедливое, но и эффектное.

Рядом шумно опустился Аарон:

— А ведь ты с самого начала не верил Шаллуму.

— Да, не верил.

— Но почему? Он говорил так убедительно.