За пять веков до Соломона (СИ)

— Моисей, все скажу, ничего таить не буду. Ты не подумай худого, я ведь не вор какой. Я честный израильтянин. Тоже о своем народе пекусь. Ты меня помнить должен по схваткам с египтянами. Я ведь из Симеонов. Я и в гарнизон в одежде караванщика ходил, и под водой с оружием в руках пробирался. Тогда, кстати, и поссорился с твоим человеком. Когда при всех, пока у нас луки сохли, назвал Аарона юнцом прыщавым, который слишком уж быстро наверх выбился. А он на меня так посмотрел — до смерти не забуду. А теперь, как только случай представился, сразу и отомстил.

Моисей бросил быстрый взгляд на Аарона. Тот вспыхнул и покраснел до кончиков ушей. Моисей только зубы сжал покрепче: еще не хватало с Аароном при всех разбираться. Шаллум тем временем продолжал.

— А когда месяц назад присудил ты, Моисей, вазу Бирзаифу, тут люди от меня и отвернулись. Никто за все это время даже грузила для веретена не заказал. А вчера я решил раз они так ко мне, то и я к ним также буду. Вот и залез в шатер к Салпааду, пока дочери его за скотиной ходили. Но тут, на беду сам Салпаад воротился. Меня заметил — и в крик. Людей набежало, отволокли к Аарону. А тот, как меня увидал, сразу затрясся и говорит: смерть преступнику. Моисей, ты же понимаешь, он не за проступок меня наказывал, а за обиду давешнюю.

Моисей хмуро молчал. Шаллум упал на колени и обнял ноги вождя:

— Моисей, не вели казнить. Смилостивься. Я буду бесплатно работать. С утра до вечера вазы, миски, горшки, другую утварь резать. Тебе чашу почище Бирзаифовой сделаю. С четырьмя гепардами, вместо двух. Только не убивай. Мне ведь еще сорока нет…

Моисей рывком поднялся:

— Встань, не позорься. Не гоже человеку свободному гадом мерзким по земле ползать.

Потом посмотрел на Аарона, на Махли, что рядом стояли:

— Не беспокойте меня пять минут. Буду думать, как с ним быть.

Моисей тяжело опустился на место и закрыл глаза…

* * *

Внутренний мир встретил прохладой, такой непривычной после зноя летнего дня. Солнце спряталось за серыми облаками, что не давили, а просто висели высоко в небе. Все цвета поблекли, и только яркая голубизна безмолвной реки выделялась на невзрачном фоне.

Моисей обернулся, ища, не появился ли кто из местных жителей, и с удивлением обнаружил Воина. Вот уж кого не ожидал увидеть. Моисей надеялся, что придет Мудрец, ведь дело-то мирное. Но выбирать не приходилось.

Воин по привычке качался на носках, заложив руки за спину:

— Говори.

— А почему ты здесь?

— Управляй гражданскими, а в подчинении держи военными.

— Что?

— Придет время — поймешь. Говори, зачем звал.

Властные нотки тотчас пробудили воспоминания о днях, когда Моисей приходил в ужас от каждой встречи с грозным ратником. Но хотя те времена давно прошло, Моисей все равно обращался к Воину с почтением и внутренним трепетом.

— Несправедливо Аарон Шаллума к смерти приговорил. Слишком суровое наказание за столь мелкий проступок.

— И что делать собираешься?

— Думаю властью своей отменить казнь израильтянина, что всего полгода назад кровь за свободу проливал.

— А меня зачем звал?

Вот так всегда — вроде и не сделал ничего, а чувствуешь себя мальчишкой. Нет, пора и во внутреннем мире власть в свои руки брать!

— Да вот думаю, сможешь что-то дельное сказать или нет? — ответ прозвучал даже жестче, чем хотел Моисей.

Воин усмехнулся.

— Нет, не за дельными словами ты пришел. А потому как понимаешь внутри, что просто так приговор Ааронов отменить не сможешь.

— Еще как смогу — здесь я вождь народа израильского.

— Ладно, отменить-то отменишь, а дальше что? Ведь тотчас твои сотники уважение народа потеряют. Всяк будет знать: ежели не любо решение их, надобно к Моисею обратиться — он все и поменяет. Так?

Моисей молчал.

— По глазам вижу — понимаешь, что так. И тогда опять все будут идти к тебе вопросы решать, а сотники твои пустым местом окажутся. Этого ты хочешь, да? Тогда отменяй Ааронов приговор, не стесняйся.

Воин резко развернулся и зашагал прочь.

* * *

Моисей раскрыл глаза. Сколько он пробыл во внутреннем мире: пять минут, десять? Нет, судя по теням вокруг — совсем недолго. Да и люди молчат, ждут напряженно его решения. И больше всех Шаллум: умоляющего взора не сводит, сидит, словно прирученный щенок шакала у ног. А слева Аарон страх за вызывающим взглядом прячет, смотрит в упор с вызовом, но зрачки бегают нервно по сторонам.

Моисей встал и по привычке поднял руку.

— Мудростью, дарованной богами, подтверждаю, что прав был Аарон, смерти Шаллума требуя. Но думаю, за доблесть в схватках с египтянами достоин Шаллум легкой смерти. Поэтому повелеваю отсечь ему голову.

Толпа шумно выдохнула, Аарон удивленно уставился на вождя, а Шаллум обречено повалился под ноги Моисею:

— Смилостивься, смилостивься, не хочу я умирать, смилостивься…

Моисей, не обращая внимания на всхлипывания резчика, повернулся к Махли:

— Хопеш!

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице начальника левитов, когда он протягивал секач Моисею. И только карие глаза все допытывались: неужели это и есть справедливость?

— Не мне топор, Аарону. Раз он к смерти приговорил, пусть сам и исполняет.