За пять веков до Соломона (СИ)

— Все здесь слышали, как Наасон признался в любви твоей дочери. Да и сама Ноа прилюдно объявила, что любит его. Объясни нам, Целофхад, зачем ты счастью молодых противишься? Почто вено такое назначаешь, что выплатить никому не под силу?

Целофхад гневно фыркнул:

— А почему я должен верить, что он Ною любит? Потому что он так сказал? И все? Так вот, не нужна этому наглецу моя дочь. Он только на ее приданое смотрит. Я их, бедняков, что ни гроша за душой не имеют, сразу раскусываю. Спят и видят, как бы разбогатеть, не работая. А тут такая девушка на выданье. Вот и зарятся на богатства скорые. Вы у него разузнайте, он даже резчику за ту вазу заплатил не сразу. Два месяца копил и у друзей занимал! А отдавать, как собирается, я вас спрашиваю? Небось, уже просчитал, сколько невеста принесет. Только на то и рассчитывает.

Наасон вскочил, кровь прилила к лицу, высокий голос задрожал от обиды:

— Неправда, я ее всем сердцем люблю, и она меня тоже. И не нужны нам ваши богатства!

Целофхад только усмехнулся:

— Вот, даже на суде высоком врать не боится!

Наасон не унимался:

— Спросите, спросите Ною, она тоже скажет, что любит меня!

Моисей покачал головой. Нет, добрый молодец, так ты далеко не уйдешь. Пока будут чувства рассудок затмевать, не видать тебе невесты. И тут вспомнил, как сам десять лет назад стоял перед фараоном, сгорая от стыда и унижения. Моисей ведь тоже не сразу, далеко не сразу научился желать правильно.

Вдруг захотелось помочь молодому парню, сделать так, чтобы все убедились в его искренности.

А Целофхад тем временем перешел в атаку:

— Вот и дочери моей речами сладкими разум затуманил. А та, дуреха, и поверила, будто ее любит, а не мои сбережения!

Старый израильтянин выпрямился и обвел взглядом людей:

— Скажите, достойные сыны и дочери еврейского народа, разве можно доверять человеку, даже имя которого на древнем языке означает «змея»?

Толпа засвистела: похоже, опытный пустослов сумел таки перевесить чашу весов в свою пользу.

Моисей жестом потребовал тишины.

— Постой, Целофхад. Имя человек не сам выбирает, оно ему родителями дается. И не именем красен человек, а делами да потомками своими. И может еще статься так, что кто-то из внуков или правнуков Наасоновых будет правителем над всеми людьми израильскими!

— Ладно, — быстро согласился Целофхад. — Пусть тогда убедит всех, что любит Ною, а не мои богатства.

Моисей обернулся к Наасону:

— Сможешь?

Тот неуверенно кивнул и торопливо заговорил.

Моисей вздохнул: у парня не было шансов. Целофхад открыто насмехался над бедным Наасоном, сопровождая каждое его слово пространным язвительным комментарием. Толпа радостно потешалась, один в один, как в прошлый раз.

Вот так всегда. Простым людям не нужна истина, им подавай развлечение. И ведь никому нет дела до счастья Наасона и Нои. Лишь бы посмеяться да повеселиться за чужой счет.

Через три минуты Моисей заскучал, через пять рассердился.

— Хватит, — резкий окрик оборвал веселье. — Два часа уже здесь сидим, внимаем препирательствам Наасона с Целофхадом. Солнце зашло давно, а дело с места не сдвинулось. Так и до утра ругаться можно. Слушайте мое решение.

Повисла тишина, израильтяне внимали каждому слову.

— Раз по-человечески договориться не получается, раз людской суд бессилен, завтра предадим это дело суду богов. Пусть они решают, достоин ли Наасон дочери Целофхада…

* * *

На следующий день перед закатом на месте Истины собрался весь лагерь. Люди стояли плотной толпой, уставившись не на спорщиков, а на два небольших шатра, что высились на пригорке, сразу за Моисеем. Израильтяне вслух гадали, как будет происходить суд богов. Причем здесь шатры? Как боги дадут знак: голосом трубным или столбом огненным?

Наасон заметно нервничал. Круги на пол лица — вряд ли ночью глаза сомкнул. Пальцы, стучавшие по коленям, крупная дрожь, что нет-нет, да пробегала по телу сверху вниз — все выдавало огромное напряжение.

Но и Целофхад не выглядел спокойным. Хоть и не трясся, но зубы сжал так, что скулы побелели. С богами никто шутить не желал.

Толпа напряженно ждала начала.

Моисей молча вышел на середину круга. Сотни глаз уставились на него. А молодой вождь вдруг почувствовал необычное спокойствие. Словно и не было бессонной ночи, когда до утра размышлял, как найти такое испытание, что расставит все по местам. Словно и не было азарта на рассвете, когда, наконец, придумал. Словно и не было усталости долгого дня, когда вместе с верным Махли оговаривал детали.

Моисей медленно сосчитал про себя до десяти. Вот теперь пора.

— Братья и сестры, — голос зазвенел над толпой так, что слышал каждый. — Сегодня мы собрались на необыкновенный суд.

Два шага в сторону Наасона:

— Готов ли ты отдать справедливость в руки могущественных богов?

— Готов!

— Обещаешь подчиниться их воле, каким бы не было решение?

— Обещаю, — слова едва слышно слетели с уст юноши.

Моисей повернулся к Целофхаду:

— А ты, обещаешь подчиниться всевышней воле?

— Обещаю, — голос старика не дрогнул, но скулы напряглись еще сильнее.

— Хорошо, начнем.