За подводными сокровищами

Севернее островов Тортуга черные, «вечно бодрствующие» крачки базаров не устраивают. Они прилетают в апреле и остаются там вплоть до сентября. Прилетают они ночью и высокий, диссонирующий крик множества птиц наполняет окружающий воздух. И хотя они летают вдоль и поперек через Буш Ки, они не садятся на косу. К утру их уже нет. Через две недели после этого необъяснимого поведения они садятся на песок и немедленно начинают класть яйца.

Яйца крачек большие с ярко-желтыми желтками. Они приятны на вкус и раньше считались деликатесом на рынках Кубы. Рыбаки собирали их бочками, нанося серьезный урон птичьему поголовью. Потом птицы были взяты под охрану службой национального заповедника. Их численность, которая ежегодно учитывается Обществом Одюбон, постепенно увеличивалась и теперь превышает сто тысяч.

Когда стоишь на песчаной косе в тропиках в окружении ста тысяч крачек, испытываешь какое-то необычное чувство. Их резкие крики, постоянное биение десятков тысяч крыльев и ослепляющий блеск яркого солнечного света создают впечатление, что все кружится и вертится в циклоне белых крыльев.

Когда мы стояли в центре этой трепыхающейся массы, птицы совершенно не обращали на нас внимания и пролетали мимо на таком близком расстоянии, что, казалось, будто они пролетают сквозь нас. Каждую секунду отдохнуть на песок садились, трепеща крыльями, тысячи птиц, а в то же самое мгновение тысячи других поднимались в воздух. Птицы садились, поднимались, снова садились, в каком-то гигантском вихре летающих ослепительно белых перьев на фоне яркого голубого неба и синего аквамаринового моря.

Белый песок, на котором птицы устраивают свои базары, служит им природным инкубатором. Там совершенно нет гнезд. Яйца черных крачек с пятнистой коричневой окраской лежат открытые на песке, подвергаясь сухому печному жару лучей полуденного солнца. Здесь проблема высиживания обратна обычной: птицы-родители охлаждают яйца, обливая их морской водой, и защищают их от солнца, прикрывая своим телом.

Родители, по-видимому, собственных яиц не узнают, а узнают только то место, где они их положили. Опыты показали, что если яйцо отодвинуть в сторону на шесть дюймов, то птица к нему не вернется, но если поднять его на шесте на высоту до трех футов, она будет продолжать оберегать его.

Вновь вылупившаяся крачка, похожая на пушистого коричневого цыпленка, лежала на песке у наших ног. Когда Сюзи протянула к ней ручку, чтобы осмотреть ее, она, испугавшись, побежала по песку, хлопая обрубками своих крылышек.

Маленькая крачка подошла к другой птице, которая защищала своей тенью яйцо. Взрослая птица безжалостно напала на птенца и отогнала его. Птенец побрел дальше, изнемогая от жары, обжигаемый палящим, солнцем. Маленькая крачка отчаянным писком звала мать, но все другие взрослые птицы клевали ее, когда она проходила мимо них. Хотя птенец отошел всего на какой-нибудь ярд от своего гнезда, он, казалось, безнадежно заблудился. Мы взяли его в руки и положили на то место, откуда он ушел. Мать к этому времени вернулась, и птенец забился в прохладу ее тени.

Высоко над фортом десятки больших крачек — этих черных фрегатов небес — парили в восходящих потоках пассата. Птицы всегда внушали человеку мечту о полетах, а черная крачка — этот замечательный мастер парения — вдохновила создателя немецкого самолета Фоккера спроектировать тот самолет, на котором летал асс Рихтхофен в первую мировую войну. Создатели самолетов, начиная с Леонардо да Винчи, изучали принципы полета, наблюдая колонии птиц, где еще непуганые обитатели не обращают внимания на нарушителей их покоя и раскрывают все секреты своей аэродинамики. Нам казалось, что мы ощущаем сбегающий с птиц поток воздуха, когда они проносились мимо наших лиц. Их раздвоенные хвосты — гибкие рули; в полете птицы прижимают ноги к туловищу, убирая их, как шасси современного самолета. Одна черная крачка пролетела на таком близком расстоянии от нас, что мы могли наблюдать, как она своими чувствительными крыльями, подобно оперенным рукам, балансировала в полете, как бы нащупывая опору в бризе. Затем птица села на песок, присоединившись к тысячам других черных крачек. Эти птицы, одетые в черные фраки с белой грудью — манишкой, как бы занимали бельэтаж оперного театра, а бакланы, устраивавшие свои гнезда выше, в мангровых рощах, на балконе театра, были одеты в самые обычные коричневые костюмы.

Оперное хоровое пение крачек никогда не прекращается. На этих песчаных косах под жгучим тропическим солнцем резкие крики крачек раздаются вот уже сотни, а возможно, и тысячи лет.

Бесконечное хлопанье крыльев и вечно молодая, уходящая в века пронзительная песнь этих древних птиц превращали красные руины форта Джефферсон в анахронизм, странный и чуждый омытой волнами песчаной косе.

XII Ночной лов