За полвека

Пальцы — в спелое плечо!

Пиву питься, бедрам биться

Так, чтобы скамья трещала,

Чтобы рамам

Со стен валиться

На другой стороне зала,

Где утрехтские мещанки

В кружевцах до подбородка

Ханжески выглядывают

(или кротко?)

…Что за ляжки у фламандки!

Пена солнечного пива!

Пусть на вечер короли мы —

Да зато над целым миром!

Соль земли мы!

Славься, соль

Пота!

Жар земли вспотелой!

Белой

Властью тела пьян король.

Что за титьки у фламандки —

Не схватить двумя руками

Дважды блещут полнолунья

Возбуждёнными сосками,

Блещет, по бокам стекая,

Горьковатый зной…

Что за титьки у фламандки!

Каждая — как шар земной!

35.

ФЕОФАН ГРЕК

…И вот едва минуя двери,

Ты различаешь сквозь туман

Христа, которого на сфере

Писал искусный Феофан,

И видишь — с высоты небесной

Благословляющая длань

Прощает милостивым жестом

Внизу собравшуюся рвань.

Но отойди назад подальше

И, пятясь, ты увидишь как

Становятся короче пальцы,

Сжимаясь в жилистый кулак,

И взгляд меняет выраженье:

В его сжигающей вражде,

В преображенье — отверженье

Царей, пророков и вождей!

И обратясь лицом ко входу,

Рассержен и длинноволос,

Он кулаком грозит народу,

Преобразившийся Христос:

"Да, всяк вошедший есть Иаков!

Отмщенье — Мне, и Аз воздам!

А не узревший тайных знаков

Пройти не сможет по водам.

Вы, торгаши, бича достойны.

Не мир, но меч я вам принёс,

Не благоденствие, но войны,

Не тишину, но грохот гроз!

Не Параклет, но Пантократор

Отмщенье — Мне, и Аз воздам:

Четыре всадника крылато

Пройдут по вашим городам!…"

И страшно под грозящим ликом,

И церковь гулкая пуста.

На тёмном взоре белым бликом

Гнев феофанова Христа.

36.

РЕНУАР

Бал на Галетной Мельнице!

В саду, да и внутри,

Как виноград чудовищный —

Газовые фонари,

Как змеи тени стелятся,

А кажется, светло ещё,

И вечность — до зари…

Бал на Галетной Мельнице.

(А трое — вот, сидят.)

Скамейка, столик, деревце,

абсент и лимонад…

Толпа кружится, пенится…

А трое всё сидят.

Рядом — мама с дочкой. Трое мальчиков

стараются выглядеть солид…

(А вальс, ах этот вальс!)…ными.

Один в канотье, другой дурачится:

На нём по взрослому сидит

Цилиндр.

А третий-то, а третий то,

Наверно, всех умней:

Без шляпы, и с мамой треплется,

(А ведь хотел бы с ней!)

А тот, что в канотье, тот самый, -

Тот, что с иронией в глазах, -

Глядит на девочкину маму,

На блики в рыжих волосах…

Жаль, что он, уже почти мужчина,

Но для этой прекрасной дамы — всё-таки

недостаточно стар…

А в центре всей картины

Танцует Ренуар.

Танцует и танцует, с ухмылкою танцует,

На лоб сдинув чёрную шляпу,

так медленно танцует…

Он с грацией испанца

Готов хоть до зари,

(о, до зари!)

К нему прижалась в танце

мадам Самари,

Танцует, резко дышит

(уж чуть не сотню лет…)

Постойте, он ещё напишет

Тот самый, с веером, портрет!

Нет, это вам не танцы:

У рампы она улыбнётся огням,

И розовые пальцы

Вас приберут к рукам!

И сообразно теме

Откроется секрет:

Что кто-то придумал время, а —

Его в искусстве нет!

И не было, и нет:

Ведь вот она, всё та же:

Вся — в рост — навстречу вам,

И запах этой блажи

Вас приберёт к рукам!

И сообразно теме

Откроется секрет:

Что выдумано время, а —

Его на свете нет!

Хоть многое переменится,

Но вот она, она…

Бал — на Галетной Мельнице.

В музее — тишина.

37.

МАСЛЕННИЦА

…Когда сквозь март из церкви серой

не подымая головы

кустодиевская Венера

под звон купеческой Москвы

по переулкам, по Ордынке

плывёт на волнах шушунов

и вьются синие тропинки

под красным блеском каблучков

а снег зеленовато-алый

звенит весёлостью густой —

люблю языческий и шалый

московских масленниц настой…

38.

САРАФАНЫ

В музейном свете слабом,

За рамой, как в окне,

Малявинские бабы

Алеют на стене.

Миткалю или ситцу?

И радуга-лисица —

Платками по плечам!

Пылают сарафаны,

Трещат по швам —

На медных самоварах

Не место рукавам!

Цветы на бумазее

Орут, горят —

Служители музея —

В набат, в набат!

Так и живём в пожаре —

Художник — чёрту брат:

Аскетов поизжарим,

Ханжи сгорят!

Уллю! Малюй, Малявин,

Отчаянный маляр,

На свадьбу, на Маланьину,

Малиновый пожар!

Мазня, пришлёпка, грубость…?

А ткнёшь картину в тень —

Спалит запасник Рубенс

Рязанских деревень!

39.

И вот из облачка, постепенно,

Сквозь белый сумрак — "Весна" Родена.

Едва намеченными руками

Её объятья уходят в камень.

Едва заметно переплетенье —

Где свет, где тень на его колене?

Но в отшлифовке жестоких линий

Увянут губы и грудь застынет —

Чем больше зыбкость,

Тем больше сами

Свои улыбки

Мы вносим в камень.

== *** ==

40.

КИРИЛЛОВ

Над праздничным лесом, под солнцем осенним,

Над Сиверской синью

Скрипят флюгера на шатрах островерхих,

А может быть, — ветви…?

В лесах бестревожных

Какой невозможный Художник

Придумал ли, выискал место такое,

Чтоб белые башни

За тридевять рек от Столицы острожной

Поставить в гордыне над этим безлюдным покоем?

Да, крепость…

А впрочем, зачем она, крепость

В таких недоступных российских глубинах?

Тут, кажется, крепость — каприз и нелепость:

Ну, с кем тут рубились?

С грехом окружить, а не то чтоб свалить её,

Наверное, целую армию надо…

В кого тут палили?

Какой очумелый политик

Тянул эти стены, достойные стольного града?!

Другие же стены серебряно в озеро влиты,

Где белая тень опрокинутых башен струится,

Где так бестелесно и зелено зыблются плиты.

Кириллов ли?

Китеж ли?