За полвека

О нашем небе, едва различимом из их тьмы.

356.

МЫС ШЕРЛИ

От кирпичной тюрьмы и до водокачки

Прибой пересыпает гравий гремящий.

Груды снега теснятся, как тучи.

В этом году вода, перепрыгивая волнолом,

Всяческий мусор тащит

На кладбище щепок за прибрежным льдом.

Наваливается море неряшливое

На песчаный двор, на старый бабушкин дом.

Во дворе на песке грязная груда льда.

Умерла та, чьё бельё хлопало тут на ветру,

Как листы железа.

Та, что заботу о доме не выпускала из рук,

Против своеволия моря воевала всегда.

Как-то на клумбу герани пляшущий шквал

Пробитую гарпуном акулу закинул вдруг,

И корабельный шпангоут через окно в подвал…

Весь этот сговор стихий упрямых

Она сметала в кучу грозной метлой.

Но вот уже двадцать лет,

Как никто не защищает этот дом седой.

Она кормила его из рук, спасала

От прибоев и прочих бед —

До сих пор не вымыло солёной водой

Лиловые голыши, вмурованные её рукой

В стены, в которых море выгрызло ямы.

Никто не зимует теперь в доме.

Забиты окна,

На которые она хлеба

И яблочные пироги студить ставила…

Но что за дух тут выжил, чья теплится тут судьба,

Кому до этого дома дело, чьё это горе?

На этом упрямом пятачке гравия —

Только обломки, выблеванные морем,

По двору перекатываются под ветром мокрым.

На серых волнах чайки качаются сонно.

Труд, полный любви, — и весь пропал он.

От мыса Шерли, крошку за крошкою,

Отгрызает море мало-помалу.

Она умерла благословлённая,

А я, как прохожая, -

Мимо обломков, залапанных шквалами

Моря злобного и криворожего…

И тонет за Бостоном кровавое солнце.

Из этих иссохших камней, которые ты наполнила

Неизречённой твоей благодатью

Щедро, как молоком —

Я всё равно сумею достать её,

Напоят меня камни…

И ещё о том

Должна тебе сказать я, что эти камни

Для голубки белопенной — никакой не дом…

К решёткам и к башне рвутся чёрные волны.

357.

ЗИМНИЙ СЕЙНЕР

В этой гавани больших пирсов почти что нет.

Море пульсирует под тонкой кожей — это разлита нефть.

Качаются красные и оранжевые баркасы,

Ниже ватерлинии ободранные до волдырей,

Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках.

Чайка едва удерживается на хлипкой рее,

Не качаясь, хотя порывы ветра все злее и злее,

Она неподвижна, словно одеревенелая,

В сером официальном пиджачке,

И гавань качается на якоре в жёлтом её зрачке.

Посудина подплывает, как дневная луна белая,

Скользит над рыбами, словно конькобежец, пируэты делая,

Унылая, двухмачтовая, будто со старой гравюры.

Три бочки мелких крабов с неё выгружают,

Настил пирса скрипит, его едва удерживают сваи.

Раскачивается шаткое здание портовой комендатуры,

Коптильни, лебёдки, складские сараи, серые и хмурые,

Какие-то мостики вдалеке…

И не замечая стужи,

Сплетничает на невнятом жаргоне вода,

Запахи дёгтя и дохлой трески притаскивая сюда.

Для бездомных и влюблённых этот месяц —

что может быть хуже?

Море за волноломом ледяные осколки кружит,

Даже наши тени от холода синие — такой мороз!

Мы хотели увидеть, как солнце

из воды подымет рассветный веер,

А вместо зрелища нам достался этот заледенелый сейнер —

Бородатый от инея замерзающий альбатрос:

Словно бы в целлофан завёрнут

каждый поручень, каждый трос.

Скоро солнце эту плёнку слижет и пар рассеет,

И всё кругом закачается, в дымке дрожа…

Вот уже верхушка любой волны блестит, как лезвие ножа.

358.

ДВОЕ В СТРАНЕ ОБЛАКОВ

Рок-Лейк, Канада

В этом краю нечего противопоставить

Скольженью господствующих над человеком облаков,

Грозной самодержавности скал и лесов.

Никакие жесты, ни твои, ни мои не в силах заставить

Их принести воды, или разжечь костёр,

Это тебе не тролли, чтоб слушаться заклинаний!

Ну ладно, утомили нас городские сады и прочий вздор,

Захотелось туда, где к тебе безразличны

звери, деревья и облака.

Подальше от подстриженных кустов и гераней,

Подальше от пронумерованных вязов (такая тоска!),

От чайных роз, ручных, гордящихся наличием ярлыка…

Вежливое небо над Бостоном нас не сумело принять —

В поисках облаков ехали мы на Север три дня.

Тут у последней границы Дерзкого Духа Снегов

Горизонт далеко. Он не ждёт никаких слов,

И на общение, как тётушки, не претендует праздно.

Тут мстительно самоутверждается всякий цвет,

Каждый вечер хвастает разлившейся киноварью, и нет

После неё ничего: ночь сваливается разом, но —

Очень уютно, для разнообразия, значить так мало:

Ведь ни траву, ни людей не заметят эти чёрные скалы —

Родоначальницы холода, твердящего, что никогда

Ни поселенцы, ни индейцы не забирались сюда.

Через месяц слова "тарелка" и "вилка" забудем мы оба.

Я к тебе прижимаюсь — скажи мне, скажи, что я здесь!

В озере бьются планеты, каждая мельче амёбы.

Молчаливые вздохи сосен поглощают голос, сразу весь!

Первозданные шорохи, подобные Лете,*

Пытаются проникнуть в палатку, сюда…

Мы проснёмся с мозгами, пустыми как вода на рассвете —

…вода…

359.

ЧЕРЕЗ ОЗЕРО

Чёрное озеро. Чёрная лодка.

Наши два силуэта

Вырезаны из чёрной бумаги.

Чёрные деревья пьют на ходу из этого

Озера… Их тени уже в Канаде.

Лёгкий свет сочится из белых кувшинок.

Круглые листья полны невнятного смысла,

Им не хочется, чтобы мы спешили —

И мы подымаем вёсла,

С веслЮ ледяные планеты

Скатываются неизвестно куда…