Двадцать восьмого октября Совет снова принимал делегацию думы. На этот раз офицеров делегации сопровождал усиленный конвой рабочегвардейцев: солдаты и рабочие, третьи сутки томившиеся под дождливым небом и ветром, полуголодные и простуженные, обозленные бесконечным обманом думы, могли раздавить парламентеров.
Председатель Совета Антонов, узкоплечий поджарый человек выше среднего роста, с выбритым до синевы лицом аскета, измученным в бессонных ночах, встретил делегатов почти враждебно:
— Ну, с чем на этот раз пожаловали, господа?
Широкая, самодовольная, изрытая оспой физиономия главы делегации расплылась в наигранной учтивой улыбке.
— Насколько мне помнится, вы нас прежде господами не называли. Позволите? — И сам выбрал свободный стул, сел ближе к Антонову.
Пенсне с острого носа Антонова сдернулось, завертелось в платке.
— Наши товарищи нас не предают. Вы, меньшевики, нашли других товарищей — кадетов. А ведь кадеты — господа. Стало быть, гусь свинье не товарищ.
Щербатый выпрямился, в упор посмотрел в подслеповатые карие глаза председателя Совета.
— Мы пришли к вам выслушивать не оскорбления, а предложения. И, кстати, мы не за кадетов, а за справедливость. Как и ваш товарищ, большевик Соколов. — Щербатый кивнул на сидевшего рядом с ним тощего подпоручика. И все, словно только сейчас заметив его присутствие, посмотрели на подпоручика.
— Ну вот что, господа, — нарушил недолгое молчание Антонов. — Мы много раз давали вам возможность обдумать, обсудить наши предложения. Вы ждете подавления революции в Петрограде? Этого не допустят. Ждете казачий корпус из Татищева? Не дождетесь. Мы смогли бы сломить вас силой… еще вчера… позавчера… Мы не хотим кровопролития. Но если вы и сегодня…
— Да что с ними разговаривать! — вмешался товарищ председателя Совета Васильев-Южин. — Мусолим, мусолим…
— Не горячись, Михаил Иванович. Итак, господа, вот наши условия: немедленный роспуск вашего так называемого «Комитета спасения революции», отмена всех распоряжений думы и непринятия деятельности Совета…
— Но где же ваша демократия, товарищи?.. или как вас прикажете величать… Революция в феврале не распускала вашей партии и не запрещала деятельности большевиков… кроме посягательства на нашу… между прочим, народную власть и нашу… тоже прошу учесть, народную демократию…
— Болтовня! — снова закипел Южин. — Нет, товарищ Антонов, мы дождемся, когда народу надоест эта свистопляска и он сам, без нас, разоружит юнкеров и разгромит думу. Но тогда будет больше крови! Мы либеральничаем с душителями революции…
Васильев-Южин уже не говорил — выкрикивал фразы, требуя немедленного выступления, разоружения юнкеров и ареста всех членов думы. Антонов терпеливо, не перебивая, ждал, когда спадет его вспышка, исподволь наблюдая за парламентерами: пусть еще раз убедятся, что играют с огнем. Те же, в свою очередь, довольно спокойно оглядывали членов Совета: пространная, излишне пылкая речь товарища председателя Васильева-Южина их явно удовлетворяла. Речь эта напрашивалась на споры, а споры должны затянуть переговоры. Но Южин так же неожиданно оборвал речь, как и начал. Щербатый удивленно взглянул на Южина, ухмыльнулся.
— Хорошо, дайте нам сутки — и мы подпишем любое соглашение. Поймите, за нами тоже люди, народ. Надо убедить товарищей… Это не так просто, как вам кажется: взять да подписать себе смертный приговор.
— Я только час назад разговаривал с Петроградом, — словно бы угадав тактику думских, с трудом сдерживая волнение, тихо заговорил Антонов. И опять занялся пенсне. — Так вот, господа, должен вас огорчить: Керенский бежал, центр заговора ликвидирован. Сутки вас не спасут. Казачий корпус тоже скоро сюда не придет: прежде надо подавить волнения в самом корпусе, а затем убедить казачков двинуться против своих же братьев, таких же безземельных крестьян, солдат… Словом, вот вам наш ультиматум: подписывайте соглашение или… Впрочем, вы уже слышали. Никаких гарантий относительно думских… и вас, господа кадетские защитники, мы не дадим. Ответ ждем… через час. Всего хорошего!
— Что же мы сможем за час?..
— Михаил Иванович, проводи наших старых знакомых, а то как бы и в самом деле не дошло до кровопролития.
Через час из думы сообщили, что условия Совета приняты, но просили повременить до вечера с актом сдачи. Антонов назначил час капитуляции. Дума дала согласие и на это.
— А теперь, как говорится, пойдем в народ, — с облегчением заявил Антонов. — Надо немедленно идти в войска и к рабочим, рассказать о капитуляции думских. Михаил Иванович, дай статью в «Известия». А мы пойдем. Пошли, товарищи!
Весть о согласии думы на капитуляцию вызвала шумное ликование среди солдат и красногвардейцев, молнией облетела отряды. Однако не успели Антонов и члены Совета покинуть войска, как со стороны думы застучали пулеметные очереди, началась ружейная перестрелка. Солдаты и рабочие отряды рассыпались по укрытиям и тоже без команд открыли ожесточенный ружейный и пулеметный огонь по думским защитникам.